ОТ ЦВЕТКОВ К ЛЕТКУ

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГНЕЗДО

 Как ориентируются насекомые в полете. — 
Два летных старта: Савеловский вокзал и 
Пушкинская площадь. — Заблудившиеся пчелы. — 
Конец легенды о мистическом «чувстве дома». — 
Враждуют ли между собой пчелы разных семей. — 
Почему привязаны к дому летные пчелы.

Но вот пчела нагрузилась нектаром и набила корзинки обножкой.

Отовсюду звенят ультразвуковые сигналы летящих во всех направлениях груженых сборщиц. Беззвучные голоса их не умолкают в венчиках хранящих нектар цветков. Но заполненный зобик и полновесный груз обножки в корзинках побуждают теперь пчелу, закончившую полет, вернуться в улей.

Если пчела отлетела за пять километров от своего гнезда, то расстояние, отделяющее ее от дома, почти в полмиллиона раз превышает длину ее собственного тела. И все же живая частица семьи, забравшаяся в поисках корма так далеко, что она оказывается буквально песчинкой, затерявшейся в зеленом море растений, уверенно отправляется в обратный путь.

Способность находить свое гнездо пчелы приобретают постепенно еще в учебных проиграх и полетах. Если выловить несколько молодых пчел, получающих воздушное крещение, отнести их всего за полтораста-двести шагов от улья и здесь выпустить, они заблудятся и не найдут дороги к своему гнезду. Когда же профессор Московской сельскохозяйственной академии имени Тимирязева, впоследствии академик, Н. М. Кулагин, отметив краской несколько старых летных пчел, доставил их в клеточке в район Савеловского вокзала, километра за четыре от пасеки академии, пчелы, выпущенные из клетки, после нескольких круговых полетов исчезли из виду и через пять минут благополучно совершили посадку на прилетной доске своего улья.

Через несколько дней такие же пчелы в такой же клеточке были отвезены на бульвар на Пушкинской площади, километров за пять-шесть от пасеки. Вылетев из клетки и совершив -над ней круговые полеты, пчелы исчезли. Однако до пасеки они так и не добрались. Не найдя родного дома, они вернулись к месту последнего своего обитания, провели в клетке ночь, а наутро снова отправились в полет, но снова безуспешно.

Много раз измерялась и взвешивалась таким образом сила шестого чувства пчел — их ориентировочного чувства. Все эти исследования имели в конечном счете целью только установить предельный радиус, дальность полетов пчелы, расстояние, с которого она способна возвращаться в улей.

В опытах, о которых здесь говорится, и не ставился вопрос о природе этой способности.

Издавна существовало широко распространенное мнение о том, что пчелам присуще особое, таинственное, можно сказать, мистическое, «чувство дома», руководящее ими в полетах и возвращающее их к родному гнезду.

Но те же опыты Н. М. Кулагина получают вполне рациональное объяснение, если допустить, что его пчелы и раньше залетали в сады вокруг Савеловского вокзала, но ни разу не добирались в район Пушкинской площади.

Разгадка всех наблюдавшихся событий именно в этом и заключается.

Многочисленные исследования последних лет показали, что пчела, впервые возвращающаяся в гнездо, летит обратно той же дорогой, которой летела из улья. Если же она, хотя б и совершенно новой дорогой, прилетела к месту, которое уже посещалось ею в прошлом, то обратный полет совершается кратчайшим или удобнейшим из ранее проторенных путей.

Вот почему взятая из улья и отнесенная даже на близкое расстояние пчела возвращается домой лишь в том случае, если она в поисках обратной дороги к дому попадет на место, достаточно известное ей по прежним полетам. С совершенно же необлетанного места и старые пчелы не находят дороги к своему гнезду. Впрочем, и здесь они, как обычно, возвращаются только известной им дорогой и поэтому-то и оказываются в конце концов на том месте, с которого отправились в полет.

Вот почему пчелы Н. М. Кулагина, вылетевшие из клеточки на бульваре возле Пушкинской площади и не добравшиеся до пасеки, снова вернулись на Пушкинский бульвар.

Но для того чтобы попасть в свое гнездо, мало вернуться в район расположения улья.

На современной пасеке стоят десятки и сотни стандартных ульев, похожих один на другой, как близнецы. Как отличить свой? Правда, ульи могут быть (что обычно и делается) раскрашены в разные, но обязательно различимые пчелами цвета. Но ведь и в лесу пчелы, живущие в дуплах, среди тысячи деревьев. безошибочно находят свое гнездо.

Эта способность пчел исследована весьма подробно.

Когда сборщица возвращается в улей из полета на короткое расстояние, наблюдатель без труда обнаруживает наличие присущего пчеле «чувства направления».

Если пчел, несколько раз прилетавших на кормушку с сиропом, установленную в открытой местности не дальше чем метрах в ста от улья, вместе с кормушкой отнести в сторону — вправо или влево — от прежнего места, пчелы сразу направятся обратно по прямой, параллельной линии прилета, то-есть по направлению, которое в данном случае уже не приведет их к цели.

Еще более наглядно проявляется действие того же инстинкта, если стоящую в ста метрах впереди улья кормушку с пчелами перенести на сто метров позади улья. Пчелы полетят отсюда в том же направлении, в каком они полетели бы со старого места, то-есть будут отдаляться от улья, вместо того чтобы лететь к нему.

После этого нет ничего особенно неожиданного в том, что и с кормушки, стоявшей в ста метрах впереди улья, а затем перенесенной назад ровно на сто метров по прямой и поставленной на крышке того самого улья, из которого пчелы вылетают, они летят попрежнему в «обратном» направлении, то-есть от улья.

Весьма обстоятельно изучены также и другие стороны летно-ориентировочного инстинкта пчел, связанные с обратными полетами.

Особенно тщательно исследована роль цветного зрения. За последние годы проведено множество опытов с белыми и цветными ульями, с ульями, передняя стенка которых прикрыта щитом, окрашенным с двух сторон разными красками, и с такими же двухцветными прилетными досками — с одной стороны синими, с другой желтыми (повернув щит и доску, можно сохранить знакомый пчелам запах и вместе с тем, не сдвигая улья с места, изменить его привычный вид).

Эти и еще новые варианты — перемена цвета соседних ульев с сохранением цвета подопытного, перемена ульев местами, установка всего звена ульев на новом месте в старом порядке, перенос их на новое место с разными перестановками, — каждый из которых вынуждал пчел открыть еще одну крупинку их тайны, в конце концов помогли разобраться в вопросе.

Вот что стало известно.

Как и в полете за взятком, пчела, возвращающаяся домой, успешно пользуется тем же солнечным компасом и путевыми знаками, которые указывают ей путь к месту взятка. Устройство сложных фасеточных глаз, в которых светопоглощающая обкладка стенок гасит лучи, падающие в зрительный столбик под углом, и в которых воспринимаются только лучи, падающие прямолинейно, прекрасно приспособлено для этой цели.

Последние приметы — цвет и расположение ульев на пасеке и, очевидно, деревьев в лесу — служат уже дополнительными данными для ориентировки в районе дома, где пчелами выкладывается «посадочный знак»: они стоят перед летком и на прилетной доске головой к улыо и, подняв брюшко и выпячивая пахучий валик, гонят от себя крыльями в воздух ароматные сигналы финиша. Кроме того, с летка подаются и известные уже нам ультразвуковые пеленги.

Особенно много пчел занято на этих маяках посадки ранней весной, в первые дни полетов, или после того, как рой поселился на ловом месте, к которому новоселы-пчелы еще не привыкли.

Однако на пасеке стоит несколько десятков ульев, и каждый из них посылает душистые и ультразвуковые волны, зовущие пчел. Как же не путаются пчелы в этих сигналах? Многие пасечники предполагают, что семья зовет только своих пчел, что у каждой семьи свой, индивидуальный, «фамильный» голос.

Рассмотрим несколько подробнее этот момент.

Если поставить в улей рамку, взятую из другого гнезда (на такой рамке может быть и тысяча пчел и больше), все чужие пчелы очень часто оказываются безжалостно изгнанными или убитыми. Уже через несколько минут после вселения чужаков улей тревожно гудит и с поразительным ожесточением начинает выбрасывать «подкидышей».

Очень мало известно пока о том, как опознают друг друга пчелы одной семьи и по каким признакам отличают они своих сестер от пчел из других семей. Однако совсем нетрудно воочию убедиться в том, что пчелы действительно отличают сестер от чужих.

Студенты Тимирязевской академии провели по заданию кафедры пчеловодства простой опыт: в коробку, разделенную на три отделения двумя перегородками из проволочной сетки, они заключили триста пчел: в первое и второе отделения по сто пчел из одной семьи, в третье отделение — сто пчел из другой семьи.

Кормушка с сахарным сиропом и поилка с водой стояли только в среднем отделении. Пчелы усердно брали здесь сироп и, просовывая хоботки сквозь сетку, отгораживающую их с двух сторон от соседок, передавали его и сестрам и чужим.

При этом первым определенно оказывалось предпочтение.

Когда через двадцать четыре часа после начала опыта подсчитали пчел, погибших от голода, оказалось, что в отделении с чужими пчелами их было шестьдесят, а в отделении сестер — всего двадцать две, в три раза меньше. Лишь на второй-третий день сглаживалась для пчел, превращенных в кормилиц, разница между своими и чужими. Процесс «сживания» с чужими по-разному проходил у пчел разных семей, с новой стороны показывая в действии явления избирательности, сродства, совместимости.

При внесении же пчел одной семьи в гнездо другой семьи несовместимость может проявиться в поголовном уничтожении чужаков.

Впрочем, такая воинствующая замкнутость семьи, в которой некоторые биологи напрасно пытались усмотреть проявление внутривидовой борьбы, отнюдь не является непреложным законом пчелиной жизни.

Опытные пчеловоды прекрасно проводят, когда это требуется, «подсиливание» семьи — подсадку пчел из других семей. Из рук умелого пчеловода семья спокойно принимает подставляемых ей чужих пчел. Эта подобная прививке операция особенно легко удается в пору богатого взятка.

Ничего удивительного нет и в том, что серые кавказские пчелы принимаются семьями темной лесной пчелы, или, например, в том, что украинские степные пчелы беспрепятственно переселяются в гнездо желтых кавказских пчел, значительно более крупных.

Нередко и отдельные чужие пчелы, когда они сами прилетают нагруженные нектаром или обножкой, беспрепятственно пропускаются в улей.

Однако мнение о широкой распространенности явлений миграции, «бродяжничества» пчел по тесно расставленным ульям пасеки иногда бывает несколько преувеличено.

На пасеках с различающимися по масти породами отдельные семьи пчел действительно могут состоять из пчел разной масти, но это бывает иногда не только результатом залетов чужих пчел, но и следствием межпородной метизации, при которой помесный характер потомства проявляется по-разному.

Факты, зарегистрированные на пасеке в Горках Ленинских, свидетельствуют, что потомства-помеси пчел в одной семье могут состоять не только из насекомых со смешанными признаками двух пород. Из рядом расположенных ячеек, засеянных одной маткой, выводились пчелы темные, типичной северной масти и пчелы с широкими яркожелтыми полосами, характерными для южной породы. Здесь все потомство в целом носило ярко выраженный мозаичный характер, хотя каждая пчела в отдельности выглядела чистопородной.

Наблюдая за прилетной доской улья, в котором жила эта семья, вполне можно было полагать, что сюда беспрепятственно проходят любые пчелы. На самом же деле это были пчелы одной семьи, родные сестры.

Вполне естественно, что пчелам свойственна привязанность к улью. Летные пчелы снабжают всю колонию кормом и исходным материалом для производства воска, из которого строятся соты гнезда. В пчелиной семье только летные пчелы и являются производительной группой, добытчиками средств к жизни. Весь остальной состав колонии занят переработкой доставленного сырья и воспроизводством живой силы семьи. В прочном инстинкте, привязывающем летных пчел к дому, жизнь которого зависит от них, можно видеть еще одно проявление целесообразности биологических приспособлений, воспитанных естественным отбором.

Однако способностью находить гнездо и опознавать улей обладают не одни только рабочие пчелы.

Этот инстинкт в совершенстве развит и у матки. Пасечники, занимающиеся искусственным выведением маток, рассказывают, что если матка, содержавшаяся в клеточке, случайно выпорхнет во время осмотра из рук пчеловода, то стоит терпеливо простоять на месте, не меняя позы, и она может через несколько минут вернуться, сесть на руку и сама войти в клетку!

Даже трутни, вопреки тому, что о них обычно говорят, возвращаются из полетов к летку именно своего улья. И если ночью перевезти улей километров за пять и поставить его здесь в местности, где пчелы никогда прежде не летали, после чего они, как указывалось, полностью теряют способность вернуться к старому месту, то трутни и в этом случае могут сохранить верность старым маршрутам. К вечеру они в отличие от пчел собираются не в улей, стоящий на новом месте, а на колышках, оставшихся на точке, с которого улей был увезен.

Исходя из результатов описанного опыта, можно прийти к выводу, что привязанность трутней к местоположению гнезда даже прочнее, чем у пчел. Но дело здесь отнюдь не в силе привязанности, а только в радиусах полетов: трутни могут отлетать от гнезда дальше, чем пчелы, и, следовательно, с более далекого расстояния способны и возвращаться.

На пасеке в Горках Ленинских решено было проверить, насколько сильна у трутня действительная привязанность к гнезду.

С этой целью в середине мая из двух стоящих неподалеку одна от другой семей (чтоб дальше легче следить за ходом опыта, укажем их номера; это были семьи № 51 и № 4) пчеловод взял по три рамки с открытым и печатным расплодом и пчелами, покрывавшими рамки. Эти шесть рамок, перенесенных в новый улей, установленный в другом углу пасеки, превратились в новую семью. Ей присвоили особый номер (№ 51/4).

Старые летные пчелы, попавшие в эту семью, отправились с нового места в полет, но вернулись, разумеется, на старые места, в ульи своих семей № 51 и № 4, так что в улье со сборной семьей № 51/4 остались вскоре одни лишь молодые, еще не летные пчелы. Вот почему в гнездо пришлось поставить и поилку с водой и достаточный запас корма, которым ульевые пчелы поддерживали первое время жизнь семьи.

Сборная семья вывела себе вскорости молодую матку, которая в середине июня начала червить. В первых числах июля в семье должны были уже появиться пчелы — дочери молодой матки. До тех же пор, пока первые из них стали вскрывать крышки своих ячеек, семья состояла из пчел и трутней четырех групп, разнородных по происхождению и воспитанию.

Здесь были раньше всего пчелы и трутни, родившиеся в семьях № 51 и № 4 и взятые в сборную семью в молодом, нелетном возрасте.

Вторая группа состояла из пчел и трутней, взятых в сборную семью в состоянии печатного расплода. Эти насекомые были в стадии личинок выкормлены и окуклились в семьях № 51 и № 4, но вышли на свет, родились в сборной семье № 51/4.

Третья группа состояла из насекомых, которые в состоянии личинок начали развиваться в родных семьях, но закончили развитие в сборной семье, где их докормили пчелы-кормилицы смешанного состава.

Наконец, последнюю, четвертую, группу составили насекомые из личинок, вылупившиеся уже в сборной семье и, следовательно, полностью выкормленные кормилицами смешанного состава.

На глаз насекомые этих четырех групп были неразличимы. Они были в обычных условиях одинаковы и по поведению. При всех различиях в происхождении и пчелы и трутни, начав свою летную жизнь и переступив леток улья семьи № 51/4, исправно возвращались в свой улей, как это делают пчелы и трутни обычных семей.

Для того чтобы вскрыть, проявить разнородность состава семьи, потребовалось поставить летных насекомых в искусственные условия опыта.

Четыре сотни трутней, собранных с рамок семьи № 51/4, были помечены четырьмя разными красками: оранжевой, зеленой, желтой, синей. Затем сто трутней с оранжевой меткой поместили в семью № 4, сто «синих» — в стоявший рядом с № 4 улей семьи № 41, сто «желтых» — в улей семьи № 51, а сто «зеленых» — в стоявший рядом с № 51 улей семьи № 33.

Таким образом, две сотни трутней новой семьи (желтая и оранжевая метка) оказались в семьях, с которыми они были связаны и кровным и, так сказать, «молочным» родством, а другие две сотни («синие» и «зеленые») попали в совершенно чужие им семьи.

Последующее поведение насекомых должно было показать, насколько они привязаны к сборной семье № 51/4, к летку, от которого началась их летная жизнь, к месту, с которого они отправились в свою первую воздушную прогулку.

Прошло три дня, и простой подсчет меченых трутней, собранных в четырех ульях, куда ОБИ были помещены, и в улье сборной семьи, показал, что из числа трутней, вселенных в чужие для них семьи № 41 и № 33, каждый второй вернулся в сборную, тогда как в родственных семьях № 51 и № 4 остались девять из каждых десяти помещенных сюда меченых трутней.

Повторение этого опыта в других условиях подтвердило, что летное поведение насекомых интимнейшими нитями связано с их наследственными отличиями. И потому едва только подопытные трутни оказались перенесены из сборной семьи в гнезда кровнородственных им семей, как в управление летным поведением включилось новое условие — переданная с молочком кормилиц наследственная привязанность к гнезду, которого они никогда прежде не видели, может быть, к семейным особенностям ультразвуковых сигналов или семейным оттенкам ароматных призывов, которых они прежде не слышали...

Но те же данные можно рассмотреть и с другой стороны.

Тот факт, что часть меченых трутней вернулась в семью № 51/4 не только из чужих для них семей, но и из семей кровнородственных, не говорит ли о том, что кровное родство может в иных случаях заглушаться родством кормовым?

Справедливость уже упоминавшейся выше поговорки — «не та мать, что породила, а та, что выкормила» — находит в описанном опыте еще одно и убедительное подтверждение.

Так в эксперименте удалось вскрыть новые физиологические корни того таинственного «чувства дома», которое, как выясняется, тоже можно воспитывать, усиливать, ослаблять или перестраивать в соответствии с задачами управления природой, подчиняемой воле человека.

Миллионы лет в естественных условиях для пчел, обитавших в дуплах деревьев или в углублениях скал, гнездо было недвижимым, и потому если днем, в летные часы, несколько повернуть улей, установив его летком в другую сторону, большинство рабочих пчел, возвращающихся из полета, будет садиться не на прилетную доску, а на то место, где она была раньше. Если отодвинуть весь улей в сторону, то как бы хорошо он ни был виден, почти все пчелы будут подлетать к старой стоянке и только после некоторых дополнительных поисков доберутся домой.

Всем своим поведением свидетельствуют пчелы, что они крепко и надежно привязаны к месторасположению улья и что все красочные приметы и коротковолновые и ароматные призывы служат для них только дополнительными и подсобными вехами на пути к дому.