ПЧЕЛЫ НА КРАСНОМ КЛЕВЕРЕ

Пчелиные хоботки под микроскопом. — 
Нектарный клад на дне цветочной трубки. — 
Новые исследования инстинктов и 
рефлексов пчелы. — С вереска — 
на клевер, с клевера — на вереск. — 
Первые успехи дрессировки пчел.

Список опыляемых насекомыми сельскохозяйственных растений, возделываемых в СССР, превышает сотню названий. Площади, занятые у нас посевами этих культур, составляют около пятнадцати процентов всех посевных площадей. Из общего числа насекомых, посещающих цветки сельскохозяйственных растений, на долю пчел приходится почти семьдесят пять процентов. Наконец, — это уже говорилось — стоимость урожая, обеспеченного работой пчел на цветках, в десять-пятнадцать раз превышает стоимость меда и воска, собранного пчелами за самый хороший год.

Все это факты, давно установленные, и потому, когда «пчела за данью полевой летит из кельи восковой», агроному вовсе не должно быть безразлично, где именно собирает пчела эту дань — то ли с сорняков, например, то ли с культурных растений.

И это тем более не может быть безразлично в связи с вопросом о пустоцвете красного клевера, о сотнях миллионов розоватых трубочек, остающихся неопыленными в головках цветков.

Агроном Александр Федорович Губин — сын и внук пчеловодов и ученик В. Р. Вильямса — правильно заключил: шмелей у нас нехватает, но пчел мы можем иметь сколько потребуется. Если бы пчелы могли опылять красный клевер, они не только прямо и непосредственно повышали бы урожай семян на тех пятнадцати процентах посевных площадей страны, где возделываются насекомоопыляемые растения, но и косвенно — через посевы клевера в травосмесях — стали бы средством повышения урожаев всех культур, возделываемых на полях севооборотов, и, таким образом, одним из средств общего подъема земледелия.

Труды натуралистов — энтомологов, ботаников, экологов — утверждали, что пчела на культурный красный клевер вообще не летает, так как ее короткий, в среднем шестимиллиметровый, хоботок не может добраться до запасов нектара, хранящегося на дне узкой и глубокой, почти десятимиллиметровой цветочной трубки клевера.

Затем, правда, выяснилось, что капля нектара, образующегося на дне клеверного цветка, может, как по капилляру, подниматься между внутренней поверхностью трубки с одной стороны и прилегающей к ней с другой стороны трубкой столбика или тычиночной нитью.

Благодаря этому рабочая длина пчелиного хоботка часто может превышать его фактическую анатомическую длину. Таким образом, четырехмиллиметровый разрыв между ложечкой — окончанием язычка пчелы — и поверхностью капельки нектара в цветке сокращается, однако — увы! — недостаточно, и нектар клевера все еще остается недоступным для пчел. Этим многие и объясняли, почему пчелы не летают на клевер, несмотря на то, что в цветках клевера содержится немало нектара и пыльцы.

Но вот по почину знатока пчел академика Н. М. Кулагина энтомологи взялись за микрометры и начали изучать пчелиные хоботки.

Через несколько лет весь пчеловодный и агрономический мир был взбудоражен сообщением русского агронома И. Н. Клингена. Изучив пчел разных пород и групп, он установил, что у кавказской пчелы длина хоботка на целый миллиметр больше, чем у среднерусской медоносной пчелы.

Наконец-то появилась надежда на то, что можно будет избавиться от необходимости сдавать клеверные урожаи на милость шмелей-опылителей. Кавказские пчелы сразу приобрели широкую популярность и получили даже название «красноклеверных». Они без конца восхвалялись на агрономических съездах, со страниц сельскохозяйственных газет и журналов.

С тех пор и начался интенсивный завоз кавказских пчел на север, в районы клеверосеяния. Но положение дел от этого мало изменилось.

Агротехники и растениеводы и сейчас ищут такой способ возделывания и удобрения клевера, при котором в цветках будет образовываться больше нектара. При более высоком уровне нектара в венчиках цветков пчелы охотно стали бы летать на клевер.

Селекционеры-растениеводы по сию пору продолжают мечтать о клевере с укороченной цветочной трубочкой, а селекционеры-пчеловоды — о пчелах с удлиненным хоботком.

Хотя ни таких пчел, ни такого клевера пока нет, многим пчеловодам и агрономам приходилось иногда видеть пчел на клевере.

Не только вся в целом головка клевера, но и каждый составляющий ее цветок в отдельности весьма мало похожи на цветки других бобовых растений. До неузнаваемости изменены в трубочке красноклеверного венчика обычные лепестки бобовых — парус, лодочка. Однако они существуют и здесь.

Наблюдения показали, что, вводя хоботок в зев цветка, пчела головой отодвигает парус и раздвигает половинки лодочки. При этом тычинки цветка, сросшиеся в одну «колонку», до сих пор упиравшуюся в сомкнутые лепестки лодочки, выскальзывают и прижимаются снизу к подбородку пчелы, шарящей в это время язычком в глубине трубочки. Здесь, на брюшной стороне хоботка пчелы, на ее подбородке и набивается, постепенно счищаемая щетками ножек пыльца красного клевера. Рыльце же пестика, выдвигающееся из цветка вместе с тычинками, обтирает подбородок пчелы и покрывается смесью пыльцы...

Все это выяснилось, однако, позже.

А. Ф. Губину тоже доводилось, и не раз, видеть на клевере обычных среднерусских пчел с коротким хоботком. Он заинтересовался этими случаями и организовал массовые наблюдения на клеверных посевах.

Вывод из этих наблюдений и исследований был для многих очень неожиданным.

Оказалось, что короткохоботные лесные и степные медоносные пчелы посещают цветки клевера в общем нисколько не хуже, чем длиннохоботные. Точнее сказать, короткохоботные посещают клевер примерно так же вяло, как и длиннохоботные: из каждой сотни летных пчел клевер посещают только одна-две. Возможно, что это только разведчицы, ищущие медоносов.

Данные обследований показали при этом, что на всяком посеве пчел тем меньше, чем дальше расположен участок от пасеки. В среднем через каждые сто метров от пасеки количество пчел на клевере уменьшалось процента на четыре.

Практически это означало, что километра за два, за три от пасеки пчел на клевере нет.

Но такую беду нетрудно поправить: пасеку можно перевезти на самый семенник, а ульи на большом массиве установить на разных концах поля. Тогда пчелы будут летать друг другу на встречу и равномерно охватят посев.

Затем были проведены учеты скорости работы пчел на цветках, количества летных пчел в семье, радиусов полетов вокруг улья, учет среднего количества цветков на гектаре и средней продолжительности цветения головок клевера. Эти данные обосновали следующий вывод: пусть даже только одна-две пчелы из сотни летают на красный клевер, и то при пасеке в шестьдесят — сто двадцать пчелиных семей на большом семеннике окажется достаточно пчел для опыления клеверных цветков.

Так говорили подсчеты. Так оно и оказалось на деле.

Гектары хороших семенников по соседству с мощными пасеками давали по три, по пять центнеров клеверных семян и больше!

В своих размышлениях и поисках путей решения огромной задачи А. Ф. Губин, образно говоря словами Блока, «погружался в море клевера, окруженный сказками пчел».

Все говорило о том, что дело, за которое он взялся, отнюдь не безнадежно: надо только иметь больше пасек в колхозах, больше ульев на пасеках, больше пчел в ульях.

Задача могла быть решена и с пасеками меньшего размера, но в том случае, если бы на клевер летало не два процента пчел, а больше.

Но как же заставить их летать?

Сама собой напрашивалась простая мысль: убрать конкурентов клевера!

В самом деле, если ко времени цветения клевера, соответствующим образом разместив ульи, обкосить в зоне пчелиных полетов имеющиеся здесь медоносы, предусмотрительно оттянуть на более позднее время цветение липы, может быть поплотнее окучив ее снегом с весны, то не заставит ли это пчел посещать клевер, которому они в обычных условиях, отвлекаясь для сбора нектара с других цветков, уделяют так мало внимания?

Как ни сложно было все это, опыт был поставлен. В конце концов необходимо было знать, можно ли, лишая пчелу взятка на других культурах, принудить ее опылять клевер.

Ответ оказался совершенно неутешительным: чем меньше разных растений цвело вокруг пасеки, тем меньше пчел вылетало и на клевер. При скудном взятке пчелы вообще работали вяло, отсиживались на сотах, бездействовали.

Наоборот, удалось обнаружить, что если одновременно с красным клевером и неподалеку от него цветут усердно посещаемые медоносы, увеличивается и количество пчел, посещающих клевер. Увеличение бы ло, правда, совсем незначительным: из тысячи летных пчел клевер начинали посещать примерно тридцать вместо двадцати. Но это давало все же основание считать, что можно, подсеяв к красному клеверу хотя бы белый, или гречиху, или горчицу, или донник, обеспечить опыление клеверного семенника пасекой уже не из шестидесяти - ста двадцати пчелиных семей, а несколько меньшей — семей из пятидесятиста.

Беда была только в том, что и такие пасеки имеются далеко не везде.

Надо было искать других путей решения задачи.

Для того чтобы решать большие вопросы, надо уметь начинать с малого. И при этом надо всегда анализ вести под углом зрения синтеза, то-есть на каждом этапе исследования помнить о его конечной цели, которая не может сводиться к созерцательному познанию действительности, но обязательно должна открывать выход в практику.

Для начала проведен был самый простой опыт.

В улей над рамками поставили кормушку со сладким сиропом, имевшим запах мяты. Под самым летком улья положили два листка фильтровальной бумаги. Один был смочен чистой водой, второй — водой с каплей того же душистого мятного масла. Вылетая из улья, пчелы, привыкшие к запаху мяты, стали садиться на листок, пахнущий мятой.

Ответ был ясен. Душистый маяк выполнил свое назначение.

Тогда пчелам был поставлен вопрос несколько более сложный.

Плошку с мятной подкормкой оставили в подопытном улье и в то же время уже не под самым летком, как раньше, а поодаль были поставлены четыре блюдца: одно с чистой водой, другое с чистым сахарным сиропом, третье с чистой мятной водой и, наконец, четвертое с сахарным сиропом, пахнущим мятой.

И что же?

Пчелы из всех ульев равнодушно пролетали над наблюдательным столиком, интересовались же им обитательницы только одного улья — того, в котором стояла плошка со сладкой мятной подкормкой.

Но не все блюдца на столике привлекали этих пчел одинаково. Во всяком случае, на блюдце с чистой водой не опустилась ни одна, на блюдце с сахарным сиропом опустились двадцать три, на блюдце с мятной водой — шестьдесят две, на блюдце с мятным сиропом — сто тридцать одна.

Назавтра опыт был повторен, причем сиропа в улей не ставили, и результаты получились те же. Пчелы признались: мы хорошо помним запах подкормки, которую вчера получили.

Опыт был проведен еще дважды и оба раза без сладкой подкормки в улье. Число пчел, прилетающих на блюдца с сиропом, стало быстро сокращаться.

Так была определена граница пчелиной памяти на запах.

Но, может быть, аромат мятного масла воспринимается пчелами как-нибудь особенно?

В новой серии опытов в ульи были поставлены плошки с сиропами тминным, ландышевым, белоклеверным, сурепным. Подсчеты пчел, прилетавших к наблюдательному столику и садившихся на блюдца, говорили: пчелы одинаково хорошо запоминают разные запахи и слушаются пчеловода, читают его команду в аромате подкормочного сиропа.

Для последней проверки пчелам была дана подкормка с сиреневым сиропом. При этом действие сиропа проверялось не на наблюдательном столике, а на кусте цветущей сирени.

В тот день пчелы до сумерек не переставали прилетать на ее цветы.

Не было ли это окончательным доводом в пользу того, что можно направлять пчел и на красный клевер?

Но первые же попытки сделать это показали, что успех, который казался совсем близким, не дается в руки.

Правда, после подкормки клеверным сиропом из каждой сотни пчел на клевер вылетало сборщиц почти вдвое больше, чем без дрессировки. Выраженный в процентах прирост выглядел весьма внушительно. Практически же это были только две-три пчелы вместо одной-двух на сто.

Похоже было, что, подчиняясь мобилизации, пчелы вылетают в поле, но здесь перестают слушаться диспетчера.

Не сразу удалось подметить, что пчелы, которых подкормка должна вывести в поле, «испорчены» теми самыми конкурентами клевера, которых когда-то так незадачливо пробовали устранить. Выслеживание и проверка показали в конце концов, что другие медоносы, с которых пчелы до этого брали взяток, действуя сладким нектаром своих цветков, продолжают «направлять» пчел на себя.

Однако это препятствие легко было устранить.

Ведь срок действия всякой душистой подкормки, если она не возобновляется, ограничен. Это было уже хорошо известно из опытов. Следовательно, для того чтоб изменить положение, надо заставить пчел забыть местонахождение и запахи конкурентов.

Для этого перед выпуском пчел на клевер их стали запирать в улье дня на два-три.

Свежей пищей для всех был настоенный на цветках клевера сироп, поставленный в улей. После такой подкормки на клевер стали летать не две-три, как в первых опытах, а, по крайней мере, десять-двадцать пчел из сотни.

Это можно было уже считать первым, более или менее удовлетворительным решением проблемы: в любом колхозе есть, а в крайнем случае без труда будет создана, пасека в десять-двенадцать ульев. Дрессированные пчелы такой пасеки вполне успешно обслужат средний по площади клеверный семенник.

Когда все было доведено до конца, друзья Губина — ученый-пчеловод С. А. Розов со своим помощником колхозным пчеловодом М. К. Сахаровым — поставили в одном из колхозов Фирсовского района Калининской области новый опыт.

В полет были отправлены желтые кавказские пчелы, подкормленные красноклеверным сиропом, и черные среднерусские, подкормленные сиропом вересковым. В день опыта, 30 июля, на наблюдательных участках были в одно и то же время зарегистрированы две тысячи двадцать пять желтых пчел на красном клевере и две тысячи двести пятьдесят черных на вереске. К вечеру, когда пчелы вернулись в свои ульи, их заперли для передрессировки: красноклеверный сироп получили на этот раз черные пчелы, вересковый — желтые кавказские. 3 августа пчелы снова были выпущены, и наблюдатели заняли свои посты на контрольных участках. В этот день они насчитали две тысячи восемьсот семьдесят пять желтых пчел на вереске и две тысячи восемьсот тридцать семь черных на клевере.

Можно сказать, что, выполнив по команде своего распорядителя столь оперативный маневр, пчелы как нельзя более ясно продемонстрировали подчинение человеку.

Наконец настало время потребовать от них работы на красноклеверных полях.

Теперь уже, чтобы направить сюда пчел, оставалось немногое: накормить их нужным запахом. Дело это в общем несложное. Надо вскипятить пол-литра чистой воды, растворить в ней полкилограмма сахара, охладить сироп до комнатной температуры и погрузить в него свежие венчики клевера, отделенные от зеленых чашечек околоцветника. Часа через два, когда сироп приобретет запах цветка, его разливают в кормушки, по сто граммов в каждую.

Та капелька меда, которая отрыгивалась вернувшейся из полета сборщицей и всасывалась хоботками приемщиц, та капелька пробы душистого нектара, которая, как в прочно закупоренном флаконе, приносилась сборщицей в улей, превратилась здесь в сто граммов душистого сиропа в кормушке.

Сотни и тысячи пчел доотвала насасывают в зобики приготовленный человеком сахарный взяток, который настраивает их на вылет. Каждый день с утра — пораньше — кормушки расставляют в ульи. Это проделывается ежедневно в течение всего времени, пока цветет растение, на которое «натаскиваются» пчелы.

Теперь для полного опыления семенников клевера не было больше необходимости вывозить на красный клевер громоздкие пасеки по шестьдесят — сто двадцать пчелиных семей. Десяток дрессированных семей прекрасно справлялся с делом.

Одна дрессированная на клевер семья действовала на красном клевере за десятерых!

Вскоре была успешно разработана и техника отсева из семьи старых пчел. Посещая другие цветки, они зовут за собой молодых, вступающих в летный возраст. Вот почему семьи, укомплектованные из одних молодых пчел, которых не надо «переучивать», оказались более податливы и послушны сладкому приказу подкормочного сиропа.

Исследования между тем продолжались.

Просто удивительно, сколько еще вопросов потребовалось выяснить уже после того, как дело было, казалось, сделано и получило признание.

Плошка с сиропом высылает на опыление нужной культуры десять-двадцать процентов летного состава семьи вместо одного-двух, которые вылетали сами. Это, конечно, замечательно. Но рано почивать на лаврах. Ведь и теперь еще из десяти летных пчел дрессированной семьи пчеловоду подчиняются только одна-две. В улье остаются большие неиспользованные резервы. Сами пчелы умеют их приводить в движение. Уже говорилось о том, как семья в пору главного взятка бросает на сбор нектара все свои летные силы, включая и неполновозрастных работниц. Почему же не добиться этого дрессировкой? Советские пчеловоды не прекращают изучения этого вопроса.

Подведем итоги.

В начале нынешнего века еще считалось общепризнанным, что пчелы не могут опылять клеверные цветки. На такой точке зрения стоял в свое время и Дарвин. Этих взглядов придерживались крупнейшие специалисты — ботаники и энтомологи во всем мире.

Церковники, и те нашли способ использовать для религиозной пропаганды тематику, связанную с пчелоклеверными взаимоотношениями. От них и пошла, облыжно выдававшаяся за народное поверье, притча о том, что «бог запер от пчел красную дятлину (клевер) за то, что пчелы работают по воскресеньям».

И вот этот-то «богом и всей прошлой наукой закрытый» цветок, цветок с действительно недоступным для короткохоботных пчел запасом нектара, советская наука «открыла», заставив пчел летать на красный клевер вопреки тому, что они, посещая и при этом опыляя его, не в силах поживиться здесь сладким взятком.

В повести Лескова мастер Левша с товарищами подковали английскую блоху. Ничуть не менее тонкой была методика А. Ф. Губина, который показал, как можно запрягать мириады пчел в настоящую и стоящую работу, причем это было показано не только на опытном поле.

Уже в 1939 году передовики колхозных и совхозных пасек докладывали на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке о том, как они с помощью дрессированных пчел удвоили и утроили урожай драгоценных клеверных семян.

Способ дрессировки пчел получил быстрое распространение.

Пчелы, завороженные запахом вики мохнатой, опыляли вику.

Подкормленные кориандровым сиропом, они послушно слетались на плантации кориандра.

Пчел удалось заставить вылетать даже на цветы картофеля.

В Крыму колхозные пасечники с восхищением наблюдали, как пчелы дрессированных семей массами возвращаются в ульи, нагруженные обножкой из пыльцы винограда. Виноградари не верили своим глазам: винограда пчелы никогда не посещали, а тут, подкормленные сиропом из цветков сорта чауш, безошибочно находили этот сорт среди десятка других.

Селекционеры и растениеведы, агрономы и пчеловоды со всех концов страны слали запросы, юннаты со школьных пасек приветствовали «маршалов пчелиной авиации» и уведомляли о том, что они ждут советов и инструкций. Сообщения об открытии советской науки рассказали пчеловодному миру, как наши исследователи-ученые и пчеловоды-практики научились управлять летной деятельностью пчел.

Полезно, оглянувшись, вспомнить также некоторые хронологические данные, относящиеся к делу.

Участие насекомых в опылении цветков растений было установлено в шестидесятых годах XVIII века. В 1823 году было впервые описано явление танца пчел. Только через сто лет — в 1923 году — этому танцу дали первое и еще очень общее и приблизительное объяснение, как танцу пчел-вербовщиц, вызывающих ульевую пчелу на сбор нектара. А уже в 1930 году на Московской опытной станции первая в мире стайка пчел вылетела по заданию агронома на опыление растений.

Выведя своих пчел в направленный полет, советские ученые вписали новую страницу в историю управления живым миром нашей планеты.