Мой отец держал пчел. Однажды он попросил своего друга-плотника сделать улей. Тот пришел назавтра, чтобы обмерить улей: требовался стандарт.
Стоял июль, было очень жарко. Одет он был в широченные шаровары, как у запорожца, на резинке в поясе, на ногах тапочки. Когда начал измерять и записывать на листочке размер улья, пчелы (конечно, «народ» любопытный) начали его обследовать: кто это – вор или доброжелатель? И стали по нему ползать, тем более что от него пахло одеколоном, табаком и еще чем-то.
Пчелы проникли под резинку в шаровары, сначала одна, потом другая, а потом и штук десять. Плотник сначала не почувствовал, так как шаровары широкие, но вдруг при резком движении он, видимо, прижал пчелу, она его куснула, запищала, а там пришли в ярость и другие. Он вздрогнул: «Ой, мамочки», бросился бежать, на ходу скидывая эти шаровары, путаясь и падая.
Наконец, он их сбросил и побежал к пруду – от дома метров 200, со стоячей водой, покрытому тиной, ряской, где в жару по берегу в грязи купались свиньи, стояли коровы и телята, спасаясь от овода. Он со стоном бросился в эту воду: на середине глубина была полметра; пролежав минут десять, стал выбираться из этой «водицы» – грязный, взлохмаченный, чем смертельно напугал подслеповатую бабку Акулину, которая шла мимо пруда домой. Бабка крестилась и причитала: «Сгинь, нечистая сила». «Чур меня, чур меня», – еще долго бормотала она, оглядываясь, и торопливо шагая домой.
Дома горе-плотник лежал на диване, а жена делала ему примочки из трав на интимное место. Аллергии, к счастью, не было, а опухоль прошла через два дня. Мой отец принес пол-литра меда, чтобы товарищу не так обидно было. Соседи сначала не поняли, что с ним произошло, а узнав причину, досыта посмеялись.