ВЗГЛЯД В БУДУЩЕЕ

ЧУВСТВО ВРЕМЕНИ

 Неожиданное открытие на дрессировочном 
столике. — Пчелиные часы и пчелиный 
календарь. — Ульи в штольне соляной шахты.
 — Цветы распускаются тоже по расписанию. — 
Сладкие уроки в пчелиной школе, или как 
пчеловоды утроили нагрузку для сборщиц. 

— Кто знает, быть может, пчелы будущего будут так же мало похожи на теперешних полудиких пчел, как тяжеловоз на киргизскую лошадь или кохинхинка на дикую гималайскую курицу, — говорил профессор Г. А. Кожевников.

Он думал, как видим, только о внешних признаках — о строении, о размерах и весе тела; между тем селекция, очевидно, должна изменить не только детали строения, особенно такие важные, как длина хоботка, но, в первую очередь, многие свойства пчелы, многие особенности ее поведения. В этом смысле пчелы должны быть усовершенствованы в разных планах. Их необходимо, между прочим, сделать еще более аккуратными и точными.

Для того чтобы эту задачу пояснить, требуется небольшое отступление.

Несколько лет назад на одной опытной пасеке шла работа по дрессировке пчел.

Здесь каждое утро рядом с подопытным ульем выставлялась кормушка со сладким сахарным сиропом.

Кормушкой служила плоская ванночка с решетчатым деревянным плотиком, который плавал в сиропе и с которого пчелы могли пить сладкий корм. Покрытую сеткой кормушку уносили в дальний угол сада и здесь ставили на столик.

Выпущенные на волю, пчелы улетали, а когда они возвращались, на них наносили кисточкой цветную метку.

С первого дня опытов помеченные красками пчелы сновали от столика к улью и обратно, а наблюдатели у столика и у прилетной доски перед ульем читали красочные номера и заносили их в протоколы.

По этим протоколам составлялись затем графики работы отдельных сборщиц сиропа, учитывалось количество прилетов, их сроки, — так изучалась память пчел на место, быстрота их полета, степень их прилежания.

Однажды пчеловод, проводивший эти опыты, приехав на пасеку позже обычного, шел по саду в то время, когда кормушке со сладким сиропом уже полагалось стоять на столике и когда пчелы уже должны были бы вести свои полеты к улью.

Вот и столик.

Отсюда до пасеки еще пятьсот метров.

Но что это? На столике пчелы. И не случайные, а именно «опытные». Их нетрудно было узнать по цветным меткам.

Они ползали по столику в поисках кормушки. Но кормушки не было, и пчелы взлетали и снова опускались на стол.

Почему здесь столько пчел именно сегодня, когда задержалось начало опыта, и именно сейчас, когда опыт должен уже начаться? Ведь в другие часы, когда на столе нет кормушки, здесь ни одной пчелы не увидишь. И сейчас корм не поставлен, а пчел — полно... Что же их сюда привлекло? Если в данном случае отбросить возможность случайного совпадения, то, видимо, надо признать, что пчелы «запомнили» час, когда кормушка ставилась на стол.

Мыслимое ли это дело? Неужели пчелы способны так точно запомнить не только место кормления, но и время, когда кормушка появляется на столе?

Проверка этой догадки началась с простого. Пчел стали приучать летать на столик, где точно в восемь утра выставлялась кормушка с сиропом. Точно в десять утра ее убирали.

Так продолжалось десять дней.

Меченые пчелы массами летали на сироп. На одиннадцатый день, как всегда, ровно в восемь утра на столик была выставлена та же кормушка, но только пустая. Сначала пчелы летали на нее весьма усердно, потом число их стало заметно уменьшаться. Наиболее упорные продолжали все же летать к кормушке до десяти часов.

После этого было проверено, можно ли приучить пчел прилетать к месту кормления в разное время дня — утром, в полдень, после полудня, под вечер. В тех же опытах проверялась также способность пчел «запоминать» или чувствовать разную длительность времени — час, два, три часа.

Пчелы неизменно проявляли свойство быть точными и тем скорее начинали демонстрировать эту точность, чем гуще был предлагавшийся им сироп.

Какую-нибудь группу пчел приучали брать сироп с кормушки, к примеру, от десяти до двенадцати часов дня, и почти все пчелы этой группы к привычному сроку прилетали из улья к кормушке, даже если она оказывалась пустой. Через два часа после начала кормления большинство пчел прекращало полеты, даже если кормушка оставлялась на столике после положенного времени.

Сомнений не было: пчелы чувствовали время!

Было выяснено, что одну и ту же группу пчел можно заставить прилетать к определенному месту и в определенные часы два, три, четыре раза в день. Перерывы продолжительностью около двух часов соблюдались уже вполне четко.

Вообще говоря, время кормления прекрасно чувствуют почти все животные, птицы, рыбы. Об этом много занятного могут рассказать дрессировщики зверей и работники зоопарков, животноводы, любители птиц, владельцы комнатных аквариумов и промышленники-рыбоводы. И тем не менее у насекомых столь ясное проявление чувства времени казалось удивительным.

Но почему пчелы, продрессированные на время, не принимают участия в других летных операциях? Почему остаются они глухими к кружениям и виляющим восьмеркам танцовщиц, говорящим об открытых ими источниках богатого взятка?

Новые наблюдения за мечеными пчелами ответили на этот вопрос. Оказалось, что пчелы, хорошо продрессированные на время, в «свободные» для них часы забираются обычно в самые дальние углы сотов. А танцы вербовщиц происходят, как правило, в центре гнезда и поближе к летку. Поэтому танцовщицы и не попадаются на глаза пчелам, завербованным подкормками и продрессированным на время.

А нельзя ли все же отучить их от этого, заставив летать и в перерывы между привычным временем кормления?

Забегая вперед, скажем, что проводившая исследования совсем в другой области казанский ученый Н. А. Солодкова решила задачу. Но это произошло значительно позже, а пока в опытах, о которых идет речь, установлено было, что пчелы запоминали время в связи с определенным местом.

Дальше решено было разобраться в этом вопросе поточнее, проверив, будет ли пчела прилетать во-время к завтраку, предложенному ей в девять часов утра, скажем, в саду, и к обеду, выставленному в пять пополудни на столик на лесной поляне.

После семи дней тренировки пчелы снова доказали свою аккуратность.

Вывод проверялся несколько раз и всегда с неизменным успехом. Правда, некоторые из пчел прилетали на место обеда, сделав изрядный крюк: они направлялись было из улья к месту утреннего пира и, только не найдя там кормушки, торопились дальше, к месту обеда, на второй пункт. Однако время кормления не пропускала «и одна.

В следующей серии опытов острота пчелиной памяти на время сравнивалась с силой памяти на место. И пчелы, прилетавшие на «верное» место в «неверные» часы, показали, что у них память на место крепче, чем память на время.

Таким же образом удалось выяснить, как долго способна пчела хранить воспоминание о времени кормления. Если дрессировка не возобновлялась, то на тринадцатый день уже ни одна меченая пчела не прилетала в верное время.

Затем было проверено действие контрдрессировок: пчелы, однажды дрессированные на какое-то определенное время, вторичной дрессировкой приучались к другому сроку кормления.

В этих случаях они уже на третий день переходили на новое расписание.

Правда, далеко не все пчелы вели себя одинаково. В одной и той же семье встречались пчелы образце во исправные, которые летали с точностью до считанных минут, и пчелы чрезвычайно «рассеянные», прилетавшие то очень рано, то слишком поздно, то путавшие время, то забывавшие место.

Впрочем, таких было не так много, чтобы они могли изменить общую картину.

Картина же эта была ясной: пчелы в массе помнили время.

Опытами было точно установлено, что они своевременно вылетают к кормушке и после того, как заправились медом на сотах. Стало ясно, что дело здесь не просто в чувстве голода. В связи с этим потребовалось установить, что именно запоминают пчелы: самое время кормлений или интервалы — длительность перерывов между ними.

Когда кормления проводились не через двадцать четыре часа, а скажем, через каждые девятнадцать часов, время кормления приходилось каждый день на другой час. Эти опыты дали возможность установить, что пчелы не «понимают» и не принимают девятнадцатичасовых перерывов.

Дрессировка на разные часы при равных интервалах времени не удалась.

Тот же опыт был еще несколько раз поставлен по-другому: пчелы стали регулярно получать корм с восьми до двенадцати утра, но только по четным числам. Между началом кормлений был, таким образом, установлен перерыв в сорок восемь часов.

Прошли первое, второе, третье кормления (действие их сказывается не сразу), и на седьмой день, когда 'никаких кормлений не полагалось, пчелы, не обращая внимания на календарь и нечетное число, преисправно летали к кормушке с восьми часов утра до двенадцати дня.

Так было выяснено, что пчела живет по «обычным часам», с разбивкой времени на нормальные двадцатичетырехчасовые сутки.

В связи с этим можно было предположить, что пчелы чувствуют время по солнцу. Может быть, по его высоте над горизонтом, может быть, по направлению его лучей. И опыты были перенесены в светонепроницаемую камеру, где в одном неизменном месте горела электрическая лампа. Камеру осветили, потому что в темноте пчелы вообще не летают.

В новой обстановке пчелы вели себя, как обычно. В камере, где дрессировка производилась и ночью, они продолжали прилетать на кормежку точно в назначенный час и прекращали полеты, когда знакомое им время кормления истекало.

Значит, прямого влияния солнца здесь нет. Что же тогда?

Электропроводность атмосферы? Или какие-нибудь лучи? И то и другое как-то связано с солнцем, значит и со временем.

В конце концов так ли уж нелепа мысль, что пчелы способны каким-то образом воспринимать эти невидимые и немые сигналы, которые человек может прочитать и зарегистрировать только с помощью специальных приборов?

Опыты снова были перенесены в светонепроницаемую камеру, воздух которой через каждые два часа ионизировался, чтобы затушить солнечные электросигналы. Но и это не сбило пчел с толку.

И в ионизированной камере они как ни в чем не бывало в положенный срок исправно прилетали на кормушку и в положенный срок прекращали свои полеты.

Пришлось отбросить и эту догадку. Но прежде чем сделать окончательный вывод, потребовалось проверить еще некоторые возможности.

А вдруг «часами» для пчел служат какие-нибудь еще неизвестные людям лучи или, может быть, токи? Чтобы выяснить это, надо убрать пчел с поверхности земли, где такие лучи или токи могут на них как-то действовать.

И вот клеть старой соляной шахты бережно опускает под землю необычный груз: ульи с пчелами.

В пустой и давно заброшенной штольне, за километр от места работ, на глубине в сто восемьдесят метров включается свет электрических ламп, который не будет уже погашен до конца опыта. Температура воздуха все время поддерживается одинаковая — шестнадцать-семнадцать градусов.

Входы в штольни и вентиляционные люки наглухо закрываются. Воздуха здесь достаточно. Теперь опытная площадка хорошо изолирована.

Ульи устанавливаются под искрящимися сводами подземного соляного купола.

Теперь солнце ничего не может подсказать пчелам. Они отрезаны от сигналов надземного мира. Не потеряют ли они здесь ощущение времени?

Две недели продолжается дрессировка. Наступает пятнадцатый день—первый день опыта, и наблюдатели у столика видят, что пчелы ведут себя в мертвой подземной шахте точь-в-точь как под горячим солнцем среди живой зелени: вне часов кормления на кормушке тихо, в часы кормления плотик в ванночке с сиропом покрыт пчелами.

Еще одна догадка была отброшена.

Одно за другим были затем проверены и отклонены новые и новые предположения; при всех условиях после семи-десяти дней дрессировки пчелы продолжали летать на кормушку точно и в привычные часы.

После всего оставалось думать, что неуловимые «часы» совсем и не следует искать вне пчелы.

Рамки с запечатанным расплодом были перенесены в светонепроницаемую камеру. В камере поддерживались необходимые температура и влажность. Здесь вывелись пчелы, которые от рождения не видели ни солнца, ни неба, ни смены дня и ночи. Не видели эти пчелы и старых, бывалых пчел, повадкам которых они могли бы подражать. И эти пчелы не хуже обычных, не хуже рожденных в шумном улье приучались в положенный срок прилетать на кормушку.

Продолжать исследования в старом направлении было бессмысленно.

Все опыты решительно говорили о том, что чувство времени у пчел врожденное, как умение летать, как число члеников в усиках.

Но раз так, важно было выяснить, по каким же часам так точно они его определяют, какой «будильник» напоминает им о том, что пора вылетать?

Три большие группы меченых сборщиц — «белые», «синие» и «желтые» — были приучены с полудня и до трех часов дня летать к трем кормушкам. Десять дней подряд исправно являлись они за сиропом к началу установленного времени кормления и с каждым днем все исправнее прекращали полеты после того, как плошки убирались. На одиннадцатый день в сахарный сироп, налитый для «белых» сборщиц, добавили хинина, который, между прочим, отличается тем, что резко ослабляет ход обмена веществ. В корм «желтых» сборщиц добавили иодтиреоглобина — вещества, которое в противоположность хинину заметно повышает интенсивность обмена веществ в организме. В третьей же кормушке, на которой работали «синие» пчелы, сироп был оставлен чистым, без всяких добавок.

В полдень, когда часы отбивали двенадцать, первые сборщицы уже вились нал столиками, а к трем часам дня, когда кормление было закончено, пчелы всех трех групп полностью выбрали залитый в их кормушки сироп и снесли его в свои ульи.

Напомним, что сироп, скармливаемый пчелам, поступает не на индивидуальное питание самих сборщиц, а в запасы всей семьи, из которых сборщицы берут свою долю корма наравне с другими. И тем не менее последствия скармливания сиропа с разными приправами сказались уже на следующий день.

Пчелы с желтой меткой явились к своей кормушке не в полдень, как они это делали целую декаду, а в семь утра, причем количество сборщиц, прилетевших к обычному месту кормления в столь необычное для этой группы время — на пять часов раньше срока! — ясно говорило о том, что причина ошибки не случайна. «Желтые» сборщицы летали к своей кормушке, как и раньше, в течение трех часов, но только* на этот раз не с двенадцати до трех дня, а с семи до десяти утра.

А на двух других кормушках, к которым были прикреплены «белые» и «синие» пчелы, в это время не было попрежнему ни одной сборщицы.

В полдень, то-есть в обычное время, стали прилетать к своей кормушке одни только «синие», получившие вчера чистый сироп. Они брали корм, как и прежде, а после трех пополудни прекратили полеты.

Но из «белых», получивших вчера сироп с хинином, все еще ни одна не явилась к месту кормления. Кормушка, выставленная на столике, оставалась пустой и к половине четвертого, и к четырем, и к половине пятого... Зато начиная с пяти часов к ней направились десятки сборщиц с белыми метками. Опоздав к началу кормления на пять часов, они летали за сиропом почти до восьми часов вечера.

Наблюдения, проведенные в тот день исследователями у столиков, на которых стояли кормушки, говорили: чувство времени у пчел управляется непосредственными раздражителями, но не прямо, а в процессе обмена веществ через гемолимфу, питающую ткани тела. Так что, когда приходит время получения корма, сборщицы всеми клетками, всем существом своим воспринимают немые сигналы, зовущие их в полет.

Наконец-то обнаружились «часы» сборщиц, в поисках которых было проведено столько опытов на земле и под землей, на солнечном свету и при свете электрических ламп, со старыми, умудренными опытом летной жизни, сборщицами и с выращенными в одиночестве и не видевшими улья инкубированными в термостате молодыми пчелами. Неуловимый «будильник» оказался у пчел во всех смыслах слова в крови — и как врожденное наследственное их свойство, и как прямое производное обмена веществ, процесса питания тканей и клеток тела.

Но тогда следует разобраться в том, какую пользу может приносить пчелам присущее им и так упорно сохраняющееся чувство времени. В чем заключается его биологическое назначение?

Ботаники и натуралисты давно знали, что у многих растений очень строго соблюдается в каждой местности определенное время раскрытия цветков. Это было хорошо известно уже Линнею, который воспользовался указанным обстоятельством, чтоб соорудить «цветочные часы», по которым можно было довольно точно определять не только час дня, но и пору ночи. На Тульской опытной станции по этому вопросу были собраны весьма интересные новые факты.

В ясные, безоблачные дни на опытные участки выходили наблюдатели, вооруженные градуированными стеклянными линейками, и в разное время дня измеряли высоту нектарных столбиков в венчиках цветков и взвешивали пыльцу, собранную с тычинок.

Это было очень кропотливое и утомительное занятие. Но оно позволило исследователям сделать небольшое открытие: измерения показали, что почти у каждого растения количество и качество нектара, выделяемого цветком в разные часы, различно. В одни часы нектара много, в другие - мало, в одни часы он очень сладок, в другие — водянист.

Для большого числа растений было составлено своеобразное расписание, в котором указывалось, в какие часы богаты их цветки сладким нектаром, спелой пыльцой, в какие часы нектар не сладкий, пыльцы мало. Этот распорядок цветочного дня был затем сопоставлен с итогами работы по изучению пчелиного чувства времени.

Биологи давно пришли к выводу, что не только цветки замечательно приспособлены ради их собственной выгоды к посещению определенными насекомыми, но что и сами насекомые превосходно приспособлены к добыванию нектара или пыльцы с определенных цветков.

Теперь их взаимная приспособленность и обоюдная пригнанность нашли подтверждение уже не только в данных анатомии и подробностях устройства тела, но и во взаимообусловленности времени цветения растений и чувства времени у пчел.

Вот отрывок из рабочего дневника, в котором зарегистрированы итоги соответствующих опытов:

«Под наблюдение были взяты десять растений цветущего мака. Цветы раскрылись в пять часов тридцать минут утра. Из десяти занумерованных пчел, посещавших мак в прежние дни, две прилетели в пять часов двадцать пять минут — за пять минут до раскрытия венчиков; две появились на цветках ровно в пять часов тридцать минут; три несколько запоздали, прилетев между пятью часами тридцатью минутами и пятью часами тридцатью двумя минутами; две опоздали к раскрытию цветка на десять минут; одна опоздала на четверть часа.

Одна из прилетевших до срока и три из числа опоздавших оказались молодыми пчелами, летающими только второй день».

Эти наблюдения, к слову сказать, так же как увеличение процента неправильных ячеек в сотах, сооружаемых одними молодыми пчелами в отсутствие старых, опытных строительниц, позволяют считать, что молодые пчелы все же чему-то «обучаются» у старших. Роль этого обучения, возможно, не выходит за пределы того воздействия, которое оказывает на инкубаторных цыплят, еще не умеющих клевать, постукивание ногтем об пол. Однако и в этом случае опыт и навыки пчел старших приобретают значение своеобразного «ментора» — наставника для молодых — и открывают дополнительные возможности управления развитием семьи.

Позже, когда исследования были закончены, выводы из опытов показали, что молодые пчелы быстро исправляются и уже на четвертый-пятый день начинают прилетать с минимальными отклонениями от точного срока.

Об этом говорили наблюдения над посещениями цветков мака, шиповника, розы, вербены, цикория и других растений тридцати пяти разных сортов и видов.

Наблюдения установили далее, что цветы, которые равномерно в течение всего дня производят нектар или пыльцу, посещаются пчелами весь день от зари до зари. Больше всего пчел прилетает на такие цветы утром, к первому взятку (за ночь в венчиках накопилось много нектара), и в жаркие часы (в это время воздух сух, влага нектара испаряется, нектар слаще обычного).

Чем уже пределы времени, когда нектар и пыльца цветка доступны для пчел, тем точнее совпадают по часам максимумы богатства «пчелиных пастбищ» и количества пчел на них.

Таким образом, стало ясно, что чувство времени позволяет пчеле свести к минимуму холостые перелеты, успешнее использовать каждую летную минуту, меньше меда расходовать на сбор нектара, посещать больше цветков и, следовательно, увеличивать кормовые запасы семьи, укрепляя основу ее роста и процветания.

Но это же свойство, если вдуматься, и мешает пчеле собирать больше меда.

Ведь в зоне полетов каждой пчелиной семьи цветет обычно несколько видов медоносов. Значит, в каждой семье имеется несколько групп летных пчел, каждая из которых завербована и, верная закону цветочного постоянства, настроена работать только на одном виде растений. Если цветки этого медоноса перестают выделять нектар, пчелы, работавшие здесь, на время прекращают сбор меда, пока их медонос зацветет снова или пока они не «забудут» о нем.

Вот почему сплошь и рядом, когда зацветает новый богатый медонос, часть летного состава семьи занята сбором нектара с других, может быть, и менее богатых, но раньше начавших цвести медоносов, а другая часть отсиживается еще в «законном» безделье.

Пройдет для одних пчел несколько часов, а для других и дней, пока они переключатся на новый взяток. А потеря времени — это потеря меда.

В главе «Главный взяток» рассказано было о том, как дорого обходится пчелиной семье переход сборщиц с одного места взятка на другое.

Примерно то же, но далеко не в столь четкой форме, можно наблюдать при переходе сборщиц с одного времени кормления на другое. Перевод полетов за кормом на другое расписание неизменно приводит к тому, что число сборщиц, прилетающих в правильное время, резко сокращается, отклонения от правильного времени становятся более значительными.

Опыты говорили о том, что перемена места и времени кормления влечет за собой весьма серьезные издержки для семьи.

Не по этим ли причинам столь кратковременной оказывается продолжительность жизни пчел летних поколений, о которой речь шла в главе о продлении жизни? Эта особенность природы пчел тоже имеет, как видим, приспособительный характер, который проявляется в данном случае в очень неожиданной и необычной форме. В самом деле, короткий срок жизни особи, частая смена поколений предопределены и обусловлены частой сменой источников корма и мест взятка. Так и идет перестройка, расширение площади питания, быстро меняющейся в летние месяцы с характерным для них календарем цветений разных растительных видов.

Выходит, что короткий срок жизни, отпущенный природой летней пчеле, — это, между прочим, также и необходимое в какой-то мере условие, обязательная в какой-то степени предпосылка успешного сбора корма и, следовательно, условие долговечности всей семьи в целом. Вот оно: умирать значит жить...

В известной читателю неудаче лунинских пасечников, потерявших взяток с липы, наглядно показано, к чему на практике приводит свойственная природе пчел привязанность сборщиц к месту взятка и времени получения корма.

На одной из этих закономерностей, именно на использовании особой притягательной силы, которой обладает для сборщиц место взятка, и основана первая, уже давно предложенная методика мобилизации пчел на опыление определенных участков поля.

Кормушка с душистым сиропом нужного запаха, поставленная в улье, вызывает пчел в полет. Вылетев, они находят невдалеке от улья новые кормушки с тем же сиропом. Когда на этих кормушках собирается достаточно пчел, их покрывают сеткой и доставляют на участок, который требует опыления. Здесь сетку снимают и пчел выпускают на волю.

Теперь требуется только еще некоторое время подливать сироп в кормушки, стоящие в поле, усиливая привлечение пчел на участок. После того как прилет пчел наладится, кормушки можно убрать.

Остроумнейшим образом и с предельной простотой усовершенствовала этот способ дрессировки украинский биолог А. Н. Невкрыта.

Затемно устанавливая в улей кормушку с дрессировочным сиропом, А. Н. Невкрыта в тот же день с утра убирает кормушку уже полупустую, но еще с копошащимися на ней пчелами. Прикрыв кормушку сеткой, она относит будущих сборщиц на участок, требующий опыления, и здесь снимает сетку.

Продолжая далее еще в течение нескольких дней подливать сироп в кормушки, установленные на участке, и подкармливая пчел в ульях тем же сиропом, удалось дополнить мобилизацию летного состава в гнезде дрессировкой «на территорию».

Пусть теперь вернувшиеся с поля сборщицы выписывают на сотах в улье свои восьмерки, сообщая каждым движением и ритмом виляний и кружений точное местоположение кормушек и расстояние до них. Пчелы, вызванные в полет и «прочитавшие» запах сиропа, найдут на участке этот запах только на цветках. И они начнут посещать их.

Таким образом, человек поставил себе на службу пчелиный инстинкт привязанности к месту взятка.

Но это еще не все. Пчеловед Н. А. Солодкова (о ней уже шла речь) правильно рассудила: если бы пчелы могли быть нацелены сразу на два источника взятка, перестройка летной деятельности сборщиц проходила бы быстрее, обходилась бы дешевле.

Два точных времени кормления, два точных места кормления пчелы запоминают неплохо. Будут ли они запоминать одновременно два запаха?

В один прекрасный день продрессированные анисовым сиропом пчелы, прилетевшие на кормушку, были покрыты сеткой. Их старательно переметили красной краской и отпустили. Назавтра пчелам были предложены на выбор две кормушки — одна снова с анисовым, а вторая с камфорным запахом. Пчелы с красной меткой, само собой, никакого внимания на камфорный сироп не обращали и прилетали только на анисовую кормушку.

Вот тогда Н. Солодкова и убрала анисовую.

Это вызвало необыкновенное замешательство и суматоху среди сбитых с толку пчел.

Медленно и с неохотой стали примиряться анисовые сборщицы с камфорным запахом. Однако некоторые не возвращались пустыми, — они заполняли зобики «чужим» сиропом. При этом каждую пчелу помечали второй, желтой краской.

Несколько дней продолжалась эта работа со спаренными сиропами.

И вот когда, между прочим, законченной оказалась вся серия опытов с чувством времени.

Пока опытники проверяли, обладают ли пчелы этим чувством, все эксперименты убедительно и неопровержимо доказывали, что оно сохраняется и проявляется при самых разнообразных обстоятельствах. Создавалось даже впечатление, будто внешние условия никак неспособны повлиять на это чувство. Ведь вот уже в глубокой шахте пчелы, получающие корм не из цветков даже, а из кормушек, пчелы, выросшие под землей и не видевшие старых пчел, от которых они могли бы перенять «земные» привычки, все-таки неизменно оставались верными природной своей точности!

Ничего, собственно, удивительного нет в результатах опытов, о которых здесь рассказывается. Ведь исследователи, проводившие их, и не ставили перед собой задачу изменить, перестроить природу пчелы. Все описанные эксперименты, от первого до последнего, имели целью только установить и проверить, насколько прочно и устойчиво пчелиное чувство времени. В соответствующем пассивно созерцательном плане строилась и вся работа.

Стоило, однако, исследователю поставить перед собой другую, активную задачу — не доказать, что пчелы обладают чувством времени, а парализовать, разрушить, снять это врожденное свойство, — новая цель помогла победить природу, подсказала, как отучить пчел от полетов по природному расписанию.

Прилетая из улья, пчелы находили на привычном месте то анисовую, то камфорную кормушку, которые сменялись на столике через разные промежутки времени. В конце концов пчелы подчинились опытнику и стали, не глядя на время, прилетать к месту кормления и заправляться любым из двух сиропов, которые они здесь находили. После того как пчелы приспособились к новой обстановке и к новым условиям, все кормления на старом месте были прекращены и уже на новом месте рядом поставлены были и анисовая и камфорная кормушки одновременно.

Последующие события должны были показать, как пчелы запоминают два запаха.

Первые лее часы наблюдений внесли в этот вопрос полную ясность. Двести сорок две двухцветные сборщицы и одиннадцать красных на анисовой кормушке, а также двести тридцать одна двухцветная и четыре желтых на камфорной засвидетельствовали: оба запаха одинаково хорошо усвоены пчелами.

Через год в опытах той же Н. Солодковой пчелы были успешно продресеированы уже на три запаха.

Пчелам Н. Солодковой некогда было теперь отсиживаться по дальним углам улья. Их вызывали в полет в любое время дня и красные, и желтые, и белые вербовщицы, и двухцветные, и трехцветные.

Это было новым важным успехом в покорении четырехкрылых.