ДРЕВНЕЕ РУССКОЕ ПЧЕЛОВОДСТВО. БОРТНИЧЕСТВО

С переходом к оседлости, земледелию и скотоводству люди стали активнее воздействовать на природу, старались подчинить ее своим интересам. Присваивающая форма хозяйства постепенно уступает место производящей. Этот исторический процесс характерен и для пчеловодства. Система дикого охотничьего промысла поднимается на более высокую ступень, которую древние славяне назвали бортничеством.

Слово «борть» происходит от слова «бор» — сосновый лес. Бортничество — это боровое, лесное пчеловодство. Некоторые полагают, что «борть» означает «дыра», «дупло». Бортить — значит выдалбливать отверстие в дереве, дуплить.

С экономической и технической стороны бортевая система пчеловодства соответствовала тогдашнему уровню производительных сил. Бортничество — это уже организованный, упорядоченный промысел, в котором элементы производственного, технологического характера четко оформились и играли вполне определенную роль.

Так как из дупла, в котором живут пчелы, затруднительно отбирать мед, его стали переделывать, перестраивать, чтобы облегчить доступ к гнезду. Для этого дупло в том месте, где находился леток, или чаще с противоположной стороны не просто разрушали, как прежде, при охоте за медом, а уже вырубали или выпиливали более удобное для работы продолговатое отверстие — должею высотой чуть более полметра, шириной примерно 15 сантиметров. Для выдалбливания должен применяли придуманные специальные инструменты — небольшой топорик и железное долото. В некоторых местах использовали маленькую пилу и буравчик, чтобы обозначить размеры отверстия.

Через должею открывалась довольно значительная часть гнезда пчел, проще стало подрезать соты особым, сделанным для этой цели ножом. Нож с длинным лезвием позволял доставать соты из дупла снизу и сверху должен, отделяя их от стенок дерева. Возросло промысловое использование пчел. Однако в процессе такой практики было обнаружено, что пчелы, у которых отбирали все запасы меда, погибали. Дупла пустели.

Чтобы сохранить пчел, мед стали вырезать не весь. Часть оставляли им на корм. Это, пожалуй, самый первый, но очень важный элемент технологии пчеловодства, к которому пришел человек в результате наблюдений и практики.

Отверстие в дупле заделывали куском доски, которую изготовляли по размеру должен. Доска плотно входила в отверстие и удерживалась в нем. Для прочности и надежности ее расклинивали и привязывали к дереву тонкой бечевой.

Бортник хорошо знал, в каком месте леса находились перестроенные им дупла, пользуясь разными ориентирами — приметными деревьями, лощинами и ручейками, полянками, зарубками и стесами на деревьях, нет-нет да и наведывался к ним, а к осени брал из них мед. Такие дупла становились уже его собственностью, как его личное изделие. Это стало возможно на определенной ступени общественно-экономического развития, когда на основе трудового принципа возникло право частной собственности. Собирательный промысел уступал место производительной форме пчеловодства — бортничеству.

Леса в это время находились в собственности родовых общин, пользовались ими все, каждый по своему усмотрению, в силу своих потребностей и возможностей. В связи с тем что в лесу обитало множество пчел и мед становился ежедневным продуктом питания, бортничество выделилось в самостоятельный вид хозяйства, а у некоторых лесных народов стало господствующим среди других промыслов.

Со временем выработались навыки в отыскании дупел с пчелами, которые основывались на довольно тонких наблюдениях за природой и поведением диких пчел. Пчелы поселяются только в дуплах живых деревьев, поэтому к мертвым, засохшим, хотя они были и очень толстыми и дуплистыми, бортники не подходили. Приметили, что на дуплистом дереве часто растут древесные грибы. Такие деревья как раз и подлежали осмотру.

Если постучать обухом топора по стволу и прислушаться, можно довольно точно определить, живут в нем пчелы или нет. Побеспокоенные стуком, они не только выдают себя голосом, но и выходят из гнезда наружу, даже в морозы.

Находили дупла и ранней весной, когда еще лежал снег, по следам, оставленным пчелами на снегу во время очистительного облёта. Помогали отыскивать их и следы от когтей и зубов медведя на стволе дерева. Острые когти зверя оставляли на коре проколы и прорывы. Иногда, очевидно разозленный неудачей, он даже обгрызал ствол. Это тоже служило верным признаком того, что в дупле жили пчелы. Медведь никогда не пройдет мимо дерева с пчелиным гнездом, чтобы не добраться до него и не добыть мед.

Найденные дупла становились собственностью того, кто их впервые отыскал.

Дуплистые деревья встречались в самых разных местах леса, порой на значительном расстоянии друг от друга и от жилища бортника. Приходилось затрачивать много времени и сил на переходы от одного дупла к другому, пробираться сквозь густые, часто непролазные дебри девственных лесов. Неизвестно, сколько проходил бортник. Кто тогда мерил лес?

Устройство борти. Вполне естественна мысль самим делать для пчел искусственные дупла — борти, чтобы можно было расположить их поближе, сосредоточить в наиболее удобном участке леса, к которому проще подойти или подъехать верхом на лошади. При этом открывалась возможность иметь столько бортей, сколько хотелось.

Трудно сказать, когда человек начал делать борти. Исторические источники об этом не сообщают. В веках затерялись имена изобретателей борти. Можно только предполагать, что в очень отдаленные времена, когда племена приумножались и потребность в меде для питания и лечения людей возрастала, а технические средства усовершенствовались, у дальновидных любителей пчел родилась идея вырубать борти. По мнению некоторых исследователей, выделывание бортей началось намного раньше изобретения сохи. Без сомнения, борть была изобретена тогда, когда у людей утвердилось понятие о «моем» и «твоем».

Этому важнейшему этапу в историческом развитии пчеловодства предшествовала практика искусственного получения обычных дупел в специально подобранных для этой цели деревьях. У дерева срубали макушку, выдалбливали в ней чашеобразное углубление, чтобы в нем застаивалась дождевая вода. Она проникала внутрь дерева, вызывала гниение. Через несколько лет в образовавшемся дупле поселялись пчелы.

Борть — это помещение для жизни пчел, сделанное человеком в живом дереве. В растущем дереве в силу протекающих естественных процессов летом пчелам не так жарко, а зимой не так холодно, как в засохшем мертвом дереве. Пчелы инстинктивно выбирали себе дупла в живых деревьях.

Жители гор делали искусственные жилища для пчел в камнях, высекая в них углубления, в которые поселялись рои.

По примеру естественных жилищ — дупел борти выдалбливали в сырых растущих деревьях. Подбирали деревья большой толщины. Тогдашние леса были богаты великанами лесного мира - могучими соснами и лиственницами, вековыми липами и дубами. Борти делали как в хвойных, так и в лиственных деревьях — сосне, лиственнице, липе, ветле, в дуплах которых охотнее поселялись дикие рои. Дуб и ясень, древесина которых очень твердая, использовались реже.

Бортевое дерево обычно имело толщину в комле от полутора до двух метров и даже больше, хотя годилось и метровое. В месте выдалбливания борти оно должно было быть не тоньше 60 см, иначе борть нужного объема получить не удавалось, да и более тонкое дерево подвергалось опасности переломиться. На здоровье дерева борть почти не отражалась. Со временем в бортях смолистых деревьев — сосен, лиственниц и елей — появлялись натеки смолы, защищающей их от гнилостных процессов, и если борти годами не заселялись пчелами и не очищались бортником, то и совсем заплывали наростами свежей древесины.

Возраст бортей нередко измерялся веками, и бортевые деревья по своему состоянию ничем не отличались от других.

Опытные бортники (рис. 2) предпочитали деревья с гладким стволом, по крайней мере до 4 метров от земли. Это снижало возможность разорения гнезда. Хорошо, когда борти окружали богатые источники нектара, не заслоняли их другие деревья, особенно с юго-восточной стороны, куда обычно обращались летки. Борти делали надолго, чтобы получать выгоду в течение двух-трех столетий.

Старались устраивать борти по опушкам или в редколесье, на южных склонах и видных местах, хорошо освещенных солнцем, где пчелы охотно селились и всегда добывали меда больше, чем в глуши лесов. Таким образом, постепенно, в процессе многовековой практики, вырабатывались определенные требования к бортному дереву. Борти изготовлялись разными способами, в зависимости от местности, обычаев, технического оснащения, изобретательности и находчивости бортников. Частная собственность на борти, несомненно, играла прогрессивную роль в совершенствовании орудий труда, предназначенных для поделки бортей и пчеловодства. Затраты труда на изготовление борти требовали возмещения продуктами пчеловодства, поэтому чем лучше и скорее удавалось сделать борть и удачнее была она для жизни пчел, тем больше выламывали из нее медевых сотов и натапливали воска.

Борть устраивали обычно на высоте 6—8 метров. На таком расстоянии от земли чаще находились и естественные дупла с пчелами, которые во всем служили эталоном для бортников. Здесь воздух бывает не так влажен, как внизу, а это благоприятствует жизни пчел. Тут они оказываются в большей безопасности от своих врагов — любителей меда. Бортники, несомненно, учитывали это, хотя изготовление бортей на значительной высоте усложнялось, считалось нелегким и опасным делом. Чем выше! борть, тем слаще мед, говорили в старину. Трудно доставался он.

Для влезания на дерево использовались разные приспособления — бортнический топорик, длинная тонкая веревка с доской и крюком, так называемое лезиво, или кожаный ремень, иногда легкая лестница (рис. 3, 4, 5).

На высоте около метра от земли на дереве топором делали две чашеобразные зарубки, чтобы можно было опереться на них ногами. Встав на зарубки, бортник двойной петлей обвязывал себя и дерево плоским прочным ремнем, сплетенным или сшитым из сыромятной кожи, на концах которого имелись петли. Надежно закрепив ремень, опершись на него спиной, он зарубал очередные углубления в дереве выше первой зарубки, переставлял в них ноги, передвигал ремень. Так постепенно поднимался до нужной высоты. Там привязывал к дереву себя и специальную петлю или подставку, на которую садился, и начинал долбить борть. Вместо зарубок пользовались петлями, похожими на стремя конского седла. Обвив несколько раз веревкой дерево и себя так, чтобы часть витков имела слабину и давала возможность сделать петлю, бортник, ногой опираясь на нее, делал шаг, затем связывал петлю для другой ноги и продолжал движение. Чтобы веревки не резали ноги, обувал широкие и мягкие лапти (рис. 6). Применяли и лыковую или конопляную тридцатиметровую веревку с доской-скамейкой — плоской или вогнутой на одном конце и с деревянным крюком на другом. Таким нехитрым лезивом пользовались бортники белорусских и северных лесов. Бортник перекидывал лезиво через толстый сук, садился на сиделку и, отталкиваясь от ствола ногами, поднимал себя на нужную высоту и закреплялся.

Употребляли двух- или трехблочный подъемник — весьма остроумное и удобное приспособление, благодаря которому можно было довольно легко и быстро взобраться на дерево.

Впоследствии бортники придумали более совершенные приспособления — древолазные шипы с одним острым кованым выступом и когти, которые надежно прикрепляли к обуви. На них они довольно быстро поднимались и стояли, когда работали инструментом.

Древолазные шипы находят сейчас при раскопках селищ вятичей и на местах стоянок других племен, населявших Русь.

Для удобства и безопасности привязывались веревкой к дереву. Легонькая лестница могла заменить и веревку, и другие приспособления, если борти выдалбливались невысоко. Вверху лестницы крепили крюк или железное кольцо, которые для надежности набрасывали на сук. С нее по веткам и сучкам можно было подняться выше.

Иногда вместо обычной лестницы применяли нетолстое тут же срубленное еловое деревце, ветки которого коротко обрубали и по сучкам залезали на бортное дерево, к которому прислоняли эту лесную лестницу-острогу (рис. 7).

Бортнические принадлежности сделаны были прочно и надежно. Служили они и внукам, и правнукам. Предусмотрены в них многие тонкости, обусловленные особенностями лесного пчеловодства. Весьма остроумно была устранена опасность падения с дерева, которой ежеминутно подвергался каждый бортник. Техническая находчивость старинных бортников до сих пор вызывает восхищение.

Борти делали разные, чаще высотой от одного до полутора-двух метров. Естественно, в более просторных бортях накапливалось и больше меда, хотя опасность перелома дерева возрастала. В этом случае у него иногда срубали макушку, отчего оно приобретало большую устойчивость против ветра.

Диаметр борти зависел от толщины ствола, но обычно был не менее 35—40 сантиметров. Стенки ее примерно 15-сантиметровые, не тоньше. Живая древесина дуплистых деревьев как раз и бывает такой толщины.

Для поделки бортей пользовались особыми инструментами, изготовленными самими бортниками. Они говорят о пытливости и изобретательности человеческого ума, постоянном совершенствовании орудий труда. Новые поколения бортников делали их более удачными и производительными.

По данным археологии, наиболее распространенными были небольшой топорик с длинным кривым топорищем (бортник что плотник — топор всегда с собой носит), долото с длинной тяжелой рукояткой, которую называли пешней, тесло с вогнутым полукруглым лезвием и длинной, как у топора, рукояткой, рашпиль, отогнутый под углом, одноручный скобель, центровка.

Поднявшись на дерево, бортник сначала намечал топором размеры борти, стесывал стенку, а потом уже приступал к долблению. Теслом вырубал древесину, углублял и расширял нишу, долотом выдалбливал борть с боков, дна и потолка, ударяя по нему обухом топора. Дно делал покатым, чтобы в борти не задерживалась сырость. Стены хорошо выскабливал скобелем — острым кольцеобразным ножом. Борть, по словам знающих бортников, должна быть чиста, как стакан. Рои неохотно входили в борти шершавые, сделанные небрежно, предпочитая другие.

Борть имела форму прямоугольника с некоторым расширением к основанию, приближаясь к конфигурации дерева.

Окружные водоносные слои дерева старались не травмировать, оставляя возле них защитную часть сухой пористой древесины. По наблюдению бортников, в такие борти пчелы чаще селятся, лучше в них зимуют. Поры древесины, заполненные воздухом, хорошо сохраняли тепло, вбирали излишнюю влагу, способствовали воздухообмену гнезда.

Приготовить борть — утонченное искусство, выработанное веками.

Должея, или дель — продолговатое отверстие, — имела одинаковую высоту с бортью, ширину, как правило, 10—15-сантиметровую, через которую можно было отбирать мед из любой части гнезда. За день бортник успевал сделать одну, редко — две борти.

В хорошем высоком дереве в местах с богатыми медоносными источниками иногда выдалбливали не одну, а две, а то и три-четыре борти. Толщина стенок самой верхней в многоярусном дереве не должна быть менее 10 сантиметров. Такие деревья с двойными и тройными бортями особенно ценились бортниками. Они стали прообразами будущих пасек. Обычно же на одном квадратном километре выдалбливали две-три борти.

Борти обыкновенно делали осенью. Пригодными для пчел они считались только после перезимовки. Мороз обезвоживал их. Однако готовую борть для просушки и выветривания оставляли открытой года на два. Новые сырые борти пчелы не заселяют. В них портятся мед и соты, зимой создаются невыносимые условия. Не очень любят пчелы и свежую древесину. Она должна потерять запах и цвет.

Втулку — запор для должен — делали из толстой сухой доски. Она плотно закрывала отверстие, так что дождевая вода в борть не попадала. Внизу втулки имелось два летка — один над другим: нижний шириной 10 см, высотой чуть меньше сантиметра, чтобы в него не могли проникнуть мыши, и небольшой верхний, круглый, провернутый буравчиком.

Уральские бортники для летка пробивали сбоку борти отверстие размером 7×7 см, а потом, когда борть просыхала, вбивали в него клин, который образовывал два летка, каждый размером 7×1 сантиметр. Леток пробивали и посередине боковой стенки борти в виде усеченной пирамиды основанием наружу. Посередине пропускали клин, который так же делил леток на два прохода.

Перед роением пчел новые борти приводили в порядок и оснащали. Для прочности сотов примерно в 10 см от потолка укрепляли крестовину из прутиков или брусочков — снозы. Под ними для страховки устанавливали еще одну такую же крестовину. На них для приманки на небольшом расстоянии друг от друга клали несколько кусочков сотов шириной в ладонь, ребром к должее. Их прикрепляли тонкими длинными деревянными шпильками. Внизу для поддержания молодых сотов вставляли еще две-три крестовины-жердочки.

По своей конструкции борть неоднозначна. Немало оригинальных решений внес в нее пытливый ум русских пчеловодов.

Борть — первое искусственное жилище пчел, сделанное человеком. От борти из дремучих лесов берет свое начало история улья. Борть — это пращур современных ульев.

Уход за бортями. Для привлечения роев стены бортей натирали душистой мелиссой, медом, прополисом, опрыскивали настоем цветков, окуривали вереском, подвязывали снаружи пучки пахучих трав, свежие липовые веточки. Применяли и другие, более сложные по составу приманочные вещества, секрет которых затерялся в веках. Это была одна из первых попыток заставить диких пчел повиноваться человеку. И она удавалась. Вольные, свободные рои из дупел шли в борти.

Борти заселялись пчелами стихийно во время роения. Роев было много — лесное пчеловодство роевое. Боровые пчелы по своей природе ройливы. Семьи отпускали по два-три роя. Это гарантировало сохранение вида в суровых климатических условиях и способствовало довольно быстрому восстановлению числа семей после неблагоприятных годов, несомненно, встречавшихся на долгом пути исторического развития. Обострял роение небольшой объем бортей, который пчелы быстро осваивали. Приостанавливался рост. Кроме того, бортники сами специально старались получать побольше новых семей. Они, в частности, не трогали дупла, в которых жили пчелы, не брали из них мед и всячески оберегали их, так как они поставляли им рои, притом значительно больше, чем борти. Рои выходили раньше и были сильнее. Определялось это лучшими условиями, в которых выращивались рои, — обилием меда и большим объемом жилищ. Дупла выполняли роль питомников первоклассных молодых семей. Такой подход бортников-профессионалов весьма примечателен. Он открывает первую страницу в истории пчелоразведенческого дела.

Рои-дички осваивали борти, отстраивали гнезда, запасали корм. Однако они требовали от бортника присмотра и ухода. Со временем сложилась определенная, во многом уникальная система бортевого промысла, элементы которой впоследствии, уже в других общественно-исторических условиях, получили дальнейшее развитие у восточных славян, литовцев, чувашей, мордвы, башкир.

Ранней весной, после облета пчел (в лесу они облетываются рано, как только начинает пригревать весеннее солнце, когда кругом еще лежит нетронутый снег), бортник обходил борти, чтобы узнать, как они перезимовали. Он поднимался на дерево, открывал гнездо, удалял мертвых пчел и накопившийся сор, где находились и крупинки меда. Это освобождало пчел от очистки гнезда и предупреждало нашествие падких на сладость лесных муравьев, от которых борть могла опустеть. Бортник получал представление о состоянии семьи и гнезда, запасах корма, поправлял и укреплял должею.

В маломедные годы, когда к весне кормовые запасы подходили к концу, заботливые бортники подкладывали сотовый мед на дно бортей, спасая своих лесных кормилиц, иначе «сгинет пчела от голода». Они знали, как опасна для бедных пчел затяжная холодная весна, и помогали им, не считаясь с трудностями, сберегая специально на такой случай сотовый мед. Запас меда они обычно держали на два года: один — в гнезде, другой — в чулане — домашней кладовой.

Довольно беглый весенний осмотр давал бортнику возможность в какой-то степени определить будущее семей, обнаружить погибших или разоренных.

Когда одевались березы (пчелы в это время уже приносили свежий корм с первоцветов), бортник вторично отправлялся в лес, захватив с собой берестяной кузов. А инструменты у него всегда при себе — в чехлах на кожаном поясе. Он подрезал старые или испорченные соты, а если в борть пробиралась куница, вырезал остатки выеденного гнезда, хорошо очищал его, чтобы не осталось запаха зверя, исправлял втулку-колодку должен, если ее пробил дятел — любитель насекомых.

Потом наступала пора готовить для роев новые и ранее не занятые пчелами борти, как тогда говорили, крыть борти — очищать, наващивать, придавать приманочный запах, поплотнее подгонять втулку-колодезню. Рои избегают борти с щелями, через которые проходит свет. Опыт подсказывал, что готовить борти к приему роев задолго до роения нецелесообразно. Их нередко успевали занять осы или шершни. В результате борти оставались пустыми, не заселенными пчелами.

Летом, после цветения липы, кипрея, дягиля и других лесных медоносов-богатырей, или ближе к осени начинался «подлаз» — подрезка меда (рис. 8).

Посудой для меда служили берестяные короба — легкие, удобные, прочные, не пропускающие мед, или липовые кадушки с плотно закрывающимися крышками — челяки. Все тогда делали из дерева. Взобравшись на выдупленную сосну или липу, бортник, защищенный от пчел лицевой сеткой из конского волоса, зажигал гнилушку и открывал борть, отгоняя пчел дымом. Если меда было много, он подрезал соты и клал их в посуду, которую поднимал с земли веревкой. Вверху, в голове борти, оставлял медовые соты высотой не менее 40 сантиметров. Если колодезня была составной, то вырезал почти по самую верхнюю короткую часть. Наполненный медовыми сотами короб или челяк осторожно опускал на веревке вниз. Мед отбирали обычно вдвоем.

Если меда было маловато, бортник его не отбирал, давал возможность пчелам еще заправиться до очередного и окончательного подлаза, который бывал поздно, с началом осенних холодов, когда готовились борти на зиму.

Запоздавшие рои не всегда бывали в состоянии накопить себе на зиму нужные запасы корма и были обречены на верную гибель. Снабдить их медом в условиях бортничества невозможно. Осенью их гнезда вырезали целиком. Мед и воск шли в доход.

Роебойная система, так характерная для колодного пчеловодства, своими истоками уходит в бортничество.

Подрезкой медовых сотов освежались и обновлялись гнезда. Бортники владели искусством обновлять гнезда, вырезали даже ежегодно по одному или два старых сота целиком, зная, что это улучшает состояние семьи: у нее накапливается больше меда и он бывает вкуснее и светлее, чем в темных сотах.

С борти обычно нарезали два ведра меда, но если семья не роилась, получали больше, а в особо удачные годы в местах с сильными медоносами — до 2—3 пудов.

Мед отбирали только лишний, в котором пчелы не нуждались. Им оставляли его столько, чтобы хватило на корм зимой и весной. Достаточные зимние запасы корма — важнейший принцип бортевого пчеловодства, выработанный многовековой практикой. Он лежит в основе технологии и современного пчеловодства.

За день бортник успевал отобрать мед не более как из 4—5 бортей. Перевозил его на лошади вьюками, подвязав к седлу тяжелые емкости, или на волокуше. Иным способом невозможно было пробраться по узким лесным тропам, известным только одним бортникам.

Осенью борти готовили к зиме. Если борть просторная, то на дно клали сухой мох, который удаляли весной. Должею тоже утепляли мхом или пучком травы, прикрывали берестой, хорошо обвязывали. Это защищало борть от лесных обитателей. Однако чаще оставляли борти без каких-либо укрытий. После отбора меда в них больше не заглядывали. Пчелы, вдоволь обеспеченные медом, благополучно переносили самые суровые зимы и поражали бортников способностью противостоять низким температурам. А наведываться к бортям приходилось и осенью, и зимой.

В тогдашних лесах водилось много зверей, особенно медведей и куниц, которые разоряли борти. Осенью, когда увядали сочные лесные травы, которыми питались косолапые мохначи, они становились неудержимыми в стремлении полакомиться медом, отыскивали борти даже по направлению полета насекомых и без труда разрушали их. Медведь поедал не только мед, но и сытную пергу, богатых белком личинок и куколок. Он и муравейники разорял, чтобы полакомиться муравьиными яйцами. Его привлекали восковые соты и прополис. Терпеливо и стойко выносил он ужаления разъяренных лесных насекомых.

Редко встречались бортевые деревья, на которых не было следов от медвежьих зубов и когтей — закусов и задиров. В старину бурых медведей в шутку называли бортниками. Дошли до нас и пословицы: «Медведю зимой борти снятся»; «Пчелы медведю дань медом платят»; «У медведя девять песен, и все про мед»; «Медведю пчелы в борти медовуху варят».

Пчеловоды-бортники принимали самые разные способы зашиты бортей. Под должеей они подвешивали на прочной веревке деревянный полутораметровый брус с заостренными краями, бревно-самобитку или чурбан, которые мешали зверю добраться до борти. Стараясь оттолкнуть бревно, медведь получал ответный удар, и чем дальше его отбрасывал, тем сильнее оно ударяло зверя. Иногда чурбан снабжали острыми гвоздями. Медведь оставлял борть.

Укрепляли на дереве и толстую плаху, которая плоской стороной закрывала должею и мешала медведю. Плаха или висела на веревке, или, как маятник, качалась на штыре. Подвешивали у борти и широкую толстую доску, которую медведь не мог своротить.

Чтобы медведь не залез на дерево, ствол на значительную высоту обертывали гладким лубом, скользкими дубовыми досками или подальше от земли обвязывали небольшими деревцами вершинами вниз с заостренными стволами и ветвями. Медведь встречал на пути непреодолимую преграду и уходил.

Возле бортевых деревьев устраивали различные отпугивающие самострелы, петли, шалаши, вбивали в стволы острые предметы.

Очень была опасна для бортевых пчел куница, особенно зимой. Она пожирала мед, соты и пчел. В гнездо проникала через должею. Тонкое, гибкое тело куницы проходило и через расширенный ею леток. Даже если она не смогла проделать необходимое для нее отверстие, сильно возбуждала семью, и она теряла много пчел, погибавших на морозе. Иногда куница, расправившись с пчелами, оставалась жить в борти и в нее, пропитанную стойким запахом зверя, долго потом не поселялись пчелы.

Защита от куниц — дополнительное укрытие должен, зарешечивание ее железной сеткой.

От дятлов, которые продалбливали борти со стороны должен или у летков, и других опасных для пчел насекомоядных птиц развешивали отпугивающие красные ленточки или чучела птиц-хищников.

Бортные знамена. Борти принадлежали бортнику и считались его частной собственностью. Труд, затраченный на изготовление борти, давал право владельцу по собственному усмотрению пользоваться продуктами пчел из принадлежащей ему борти. Родился обычай ставить на бортное дерево особый знак — клеймо, который обозначал принадлежность дерева и борти определенному лицу. Дерево с бортью метилось. Метка-знамя наносилась и на дупло тем, кто его обнаруживал первым. Потом оно переделывалось в борть или по усмотрению бортника оставалось нетронутым (рис. 9). Этот обычай существовал многие столетия, вплоть до возникновения пасечных форм хозяйства.

Иногда дуплистое дерево с пчелами или часть горы, где жили пчелы, огораживали, что указывало на то, что эти огороженные участки переходили в чью-то полную собственность, и уже никто не имел права ими воспользоваться.

Знамя наносилось на дерево на уровне груди бортника топориком, ножом, долотом или другими режущими инструментами. По внешнему виду это комбинации прямых, ломаных или реже кривых линий в самых разных сочетаниях: чтобы эти фигуры выделялись своеобразием начертания и легче удерживались в памяти. В них обычно наблюдалась симметричность составных частей.

Знамя как знак собственности имеет очень древнее самобытное и чисто народное происхождение. Знаменовать — значит рисовать, чертить. Знаки на борти накладывали не только русские, но и украинцы, белорусы, поляки, сербы, татары, башкиры, мордва. Своим возникновением знамена обязаны родовому быту наших предков. Роды и племена имели свои особые знаки, которые служили им символами, своеобразными печатями. Ими они обозначали свои владения, границы лесных участков, которыми пользовались.

Разнообразны межевые и рубежные знаки. Знамена «грань» или «рубеж», которые обозначались крестом или прямой горизонтальной линией и наносились зарубками на дерево, как полагают ученые, древнейшие. Они впоследствии широко использовались и бортниками, которые уже обогащали их различными дополнениями и воспроизводили в различных вариациях. Впоследствии круг названий и начертаний знамен пополнялся и расширялся за счет изображения живых и неодушевленных предметов окружающего мира.

Знамена схематически изображали предметы быта, труда, животных, явлений природы, отражали жизнь нашего народа на ранней ступени исторического развития. Вот некоторые из них: вилы, гребень, грабли, ворота, посох, топор, молоток, серп, удочка, дуга, коса, кочерга, лопата, лестница, полоз, багор. Немало изображений животных и растений: олень, рыба, нога глухаря, куриная нога, клюв, белка, конь, заячьи уши, тетеревиный хвост, ель.

Встречаются знамена на военную тему: лук, стрела, шеломец, сабля, тетива и другое древнее оружие. Это тоже отражало тогдашнюю действительность.

Есть графические изображения, относящиеся к человеку: бровки, голова, борода, ладони, ножки, ребра, локотки.

В разных местах Древней Руси в бортных знаменах наблюдается довольно близкое схематическое начертание одинаковых предметов.

Знамена сохранялись в роду и передавались по наследству из поколения в поколение. Но они претерпевали некоторые изменения. Если братья-бортники вели независимое друг от друга хозяйство, то старший наследовал от отца семейное знамя, а младшие добавляли к нему новые небольшие, но характерные насечки.

Бортник обычно имел одно знамя, которое он наносил на все свои бортные деревья, но встречались и такие, которые владели несколькими знаменами. Их борти находились в разных лесах.

Знамена на княжеских и государевых бортях отличались от крестьянских торжественностью и выразительностью. Они имели такие названия: престол, крест на престоле с венцом, царская корона. Корона специально отливалась из меди и бронзы, а не вырубалась на коре и прочно прикреплялась к дереву. Эти знамена служили символом княжеской и государственной власти. Простые бортники не могли воспользоваться этими изображениями бортных знамен.

На лесном участке бывали перемешаны борти нескольких владельцев. Каждый хорошо знал свои, не посягая на собственность других. Знак собственности ограждал борть от разорения и присвоения другими, считался неприкосновенным. Только в том случае, когда борти продавались или на что-то обменивались, новый хозяин имел право борть раззнаменовать, то есть стесать старое знамя и насечь свое. Вековые борти иногда хранили на стволе следы различных знамен.

Бортные знамена — ценные исторические памятники. Они говорят о тонком знании природы бортниками, их профессиональном мастерстве, являются реликвиями быта и культуры глубокой народной старины. В них материализована история народа.

Бортники могли рассказать «биографию» каждой своей борти, называли их по именам, выделяли самые садкие, в которые охотно селились рои, и медистые, которые давали меда больше других в течение целого столетия. Зависело это и от места расположения бортного дерева в лесу — оно выделялось, привлекало пчел-разведчиц при отыскании жилища, — и от объема борти, чистоты выделки, направления летков. Свои наблюдения бортники передавали внукам и правнукам, которые вносили свое и совершенствовали бортническое искусство, а искусство это далеко не простое. Надо уметь быстро влезть на дерево, выдолбить борть и настроить ее, находясь на высоте в неудобном и небезопасно подвешенном состоянии. Вошло в пословицу изречение: «Кто утонул? — Рыбак. Кто разбился? — Бортник». Эта профессия требовала значительной физической силы, сноровки и ловкости. В старину бортников называли древолазцами, а ловких — белками. Эти удальцы могли взобраться по гладкому высокому дереву чуть не до вершины даже без всяких бортнических приспособлений.

Бортнику нужны смелость, находчивость, а нередко и бесстрашие. Лесная глухомань таила опасности, требовала осторожности, внимания, острого глаза и слуха. Приходилось сходиться один на один с медведем, встречаться с рысью. Он хорошо знал жизнь леса и поведение лесных зверей (зимой бортник обычно становился охотником), время цветения медоносов, влияние их на рост и развитие семей пчел. Бортники — тонкие наблюдатели и знатоки природы, ее ценители и защитники. Они и сами своей непосредственностью и нравственной чистотой были частицей этой девственной природы.

Эти люди обладали подлинными нравственными ценностями: мужеством, волей, самодисциплиной, добротой, надежностью характера, готовые прийти на помощь другому и поделиться с ним последним куском хлеба. Качества эти выкованы борьбой за жизнь в суровых лесных условиях, этого требовал закон леса.

Опытный бортник знал, где и на какой высоте удобнее выделать борть, мог спокойно и стойко вынести ужаления лютых, неукротимых лесных пчел, не морил их голодом. Как великую драгоценность, берег каждую пчелу. Древние пчеловоды-россияне любили своих пчел безмерно. По сообщению очевидцев, у бортников трудолюбивых, искусных и притом добродушных редко встречались пустые борти. Таких бортников было множество на Руси во все времена.

Удачу знающих и толковых бортников, которые имели добытые опытом обширные сведения о свойствах лесных пчел и лесном пчеловодстве, нередко приписывали их колдовству. Немало они сделали открытий в жизни и поведении медоносных пчел, технологии ухода. Наблюдательные бортники заметили, что рои в зависимости от предстоящей погоды несут с собой неодинаковое количество меда, по внешним признакам, поведению пчел у летка безошибочно определяли, что происходило в борти.

В недрах нерасчленяемого пчелиного гнезда, заполненного пчелами, проницательным и находчивым бортникам удалось установить, что пчелы умеют вывести матку из яйца или червячка, если они находятся в пчелиных ячейках. Уже в XV веке им был известен способ спасения осиротевших бортей, которым они давали сот с расплодом из других бортей. Одно это чрезвычайно полезное открытие ставило бортничество на высокую ступень процветания.

Бортники, будучи людьми простыми и доброжелательными, не таили, а сообщали друг другу новости, свои наблюдения и изобретения. «Из предпринятых мною разысканий, — признавался Н. М. Витвицкий, — оказалось и то, что ни в одном из старинных государств не сделано столько важных открытий и изобретений в пчельном хозяйстве, сколько их сделано в славянских землях. Жаль и очень жаль, что многие из них хранятся в одних народных преданиях...»

Бортные ухожья. С появлением права собственности на борти намечаются границы разделения одних владений от других, так называемые бортные ухожья. Распространены они были почти по всей русской земле, изобиловавшей лесами и некошеными травами — в Псковском и Новгородском краях, на Ладоге, в Московии, Белгородской и Тверской областях, Муромской и Рязанской землях, в Смоленском и Полоцком княжествах, в Поволжье и Подолии.

Ухожье — это участок леса с бортными деревьями. Ухожья занимали значительные площади, тянулись на десятки километров, отделялись друг от друга особыми условными знаками — гранями, которые наносились на межевые деревья — дубы или сосны, выделявшиеся среди других деревьев. В Полесье леса в отношении к пчеловодству делились на так называемые острова — участки между бортниками.

Границы могли проходить по ручью или речке, лощине, лесной тропе или дороге. Вот как в писцовой книге описано место расположения ухожья, занятого двумя бортниками: «На реке на Пеле и вверх по Пеле в урочище Прилепы и по Биринскую волость и по речке Упе да по Смердице, и по речке по Судже и на проходах».

В ухожьях насыщенность бортями была неодинаковой. На площади в диаметре до 20 километров могло находиться до ста заселенных бортей. Согласно писцовым книгам поземельной переписи на каждое дельное дерево с пчелами приходилось в среднем семь свободных для заселения роями. Кроме того, были дупленицы-самосадки, то есть дупла с пчелами, на которых тоже ставилось знамя. Их называли и слепетнями, если в них не делали должен, и они служили только для размножения пчел, а не для меда.

У большинства пчеловодов было по 50—80 бортей. Некоторые бортники владели сотнями — по 200—500, а бортники-промышленники в своих «бортных заводах» насчитывали тысячи бортей. Такие крупные владельцы встречались, в частности, по берегам Днепра и Волги и их притокам, где леса изобиловали кленами, липой и медоносными кустарниками, а заливные луга — бобовыми и другими первоклассными медоносами.

Бортные ухожья занимали большие пространства еще и потому, что в древности к ним примыкали бобровые гоны, рыбная ловля, перевесища и другие угодья, принадлежащие бортникам. Одним бортным ухожьем могли пользоваться несколько человек.

Бортное ухожье — довольно сложное хозяйство. Оно включало борти, в которых жили пчелы, и борти без пчел, деревья-холостцы, пригодные для бортей, но еще не выделанные бортниками. Таких могучих толстых деревьев было в то время «несчетно», но они держались на примете и в любое время могли стать «дельными».

По мере феодализации земли и перехода ее в частную собственность имущих верхов общества с присвоением лучших бортных лесов вождями племен и знатью бортничество как отрасль народного хозяйства приобретало новые формы. Трудовое личное право на борть заменялось феодальным правом на землю и ее богатства. Лучшие бортные ухожья со всеми бортями и пчелами становились собственностью феодалов. Пользование бортями в феодальных и казенных лесах делалось возможным только за определенную плату.

Пчеловодство с давних пор считалось самым экономически выгодным занятием, поэтому во многих местах Руси оно сделалось чисто специальным промыслом не только у простых людей, но и у знатных — великих и именитых князей, бояр, духовных лиц.

Князья в своих бортных ухожьях держали своих бортников, которые вели княжеское пчеловодство. Кроме того, у них были бортники и оброчные. Бортные земли князья отдавали в оброк желающим, которые селились в лесу на княжеской земле и платили определенное количество меда и воска. Выплачивался оброк натурой.

Существовали даже целые бортнические поселения, жители которых исключительно промышляли медом.

Трудовая деятельность русского народа в далеком прошлом обычно включала разные промыслы — ловлю птиц и рыбы, охоту на зверей и добычу меда, но в одной местности в зависимости от природных условий сподручнее оказывалось вести одно дело, в другом — другое. Поэтому села считались сокольничьими, рыболовными, пашенными, а там, где лес был полон пчел, щедрых на мед, — бортничьими. Это была уже довольно направленная профессиональная специализация целых поселений на самых ранних ступенях развития пчеловодства.

Бортнические поселения имеют многовековую историю. Не все деревни и села могут похвастаться таким возрастом. Они — реликвии далекого прошлого, свидетели многих событий в истории нашего народа. Ведь бортничество — древнейшая профессия на Земле.

Бортников издревле считали первопроходцами новых земель. По мнению некоторых историков, бортники были первыми колонизаторами «диких лесов и полей» южных окраин Московского государства, богатых бортническими лесами. Эти земли заселялись «литовскими людьми», черкасами-бортниками и отдавались на оброк. Бортный промысел был главным занятием переселенцев. Есть сведения, указывающие на то, что бортники первыми заселяли Харьковщину. Они уходили в глубь девственных лесов, отыскивали богатые пчелами места и осваивали их. Так возникали деревни-бортничи, терявшиеся в дремучих лесах, так шло становление пчеловодного промысла, формирование всего жизненного социально-исторического опыта народа.

Поселения бортников до сих пор сохранили емкие, как летопись, названия, которые они получили по профессиональному занятию их жителей, — Бортники, Бортное, Бортницы, Бортничи, Троебортное, Добрые Пчелы, Добрый Сот. А сколько на Руси фамилий Бортниковых, Пчелкиных, Воскобойниковых, Медовых, родословная которых уходит в глубокую древность!

Даже городам нарекали имена от обилия в них пчел, меда, медоносных растений — Медынь, Мценск («мцела» по-вятически — «пчела»), Мелитополь («мели» по-гречески — «мед», «тополь» — «город»), Липецк (от слова «липец» — мед с липы, которой был богат этот край). Названия некоторых рек Волжского бассейна тоже имеют «медовое» происхождение — Пуре, Пурех, Пурешка. Так в далеком прошлом населявшее этот край племя меря, занимавшееся охотой и бортничеством, называло легкий напиток — медо-перговую брагу. Вода в этих реках, протекавших в болотистых местах, имела коричневый цвет, напоминавший пуре — широко распространенный в древности медовый напиток.

Племя мещера, жившее на территории современной Мещерской низменности, расположенной между реками Клязьмой на севере и Окой на юге, получило свое название по роду основного занятия населения. Слово «мещера» в переводе с мордовского — «пчеловод».

На Кавказе до сих пор сохранилось горское племя — бжедухи, что в переводе на русский означает «пчеловоды», а Мегринский район в Армении — «медовый» («мед» по-армянски — «мегр»). У кавказских горцев пчеловодство известно и развито с незапамятных доисторических времен.

Главным занятием башкир в далеком прошлом было пчеловодство. Этому способствовали очень богатые липой леса от реки Белой вплоть до Уральских гор. Как полагают исследователи, это послужило основой для названия целого народа, населявшего этот благодатный край. Слово «башкир» в переводе — «главный пчеловод».

Из княжеских бортных поселений создавались бортные станы. В государевых грамотах, в частности, не раз упоминается Васильцев стан, в который входило много бортнических лесных поселков. Село Родонежское под Москвой и все принадлежащие ему деревни были населены бортниками.

На Руси бортники составляли многочисленное сословие, особые цеха — товарищества, братства. Задача их — «умножение достояния бортного», совершенствование профессионального мастерства. Сначала объединялись бортники по родственной линии — отец с женатыми и отделенными сыновьями, братья, потом по профессиональному признаку — семьи потомственных бортников.

Бортнические цеха имели старост, которые следили за соблюдением законов, защищали права и интересы бортников и наказывали виновных. Бортные цеха имели устав и свое особое знамя. Согласно уставу бортники считались вольными людьми, как охотники, рыболовы, мастеровые. Они могли переходить в другие места, вольны были жить там, где хотели. Оброчные бортники — люди не купленные, а свободные. Они пользовались княжеским лесом для своих профессиональных нужд, в частности выдалбливали борти, ловили рыбу, косили сено. Платили оброк натурой. Облагались не отдельные борти, а целый участок леса — ухожье или бор, состоящий обычно из 60 бортей.

О том, что бортники составляли вольное сословие, подтверждает еще один исторический факт. В 1606 году корпус бортников вместе с войсками самозванца осаждал Нижний Новгород.

Из бортных ухожий московских князей особенно славилась «Добрятинская борть», поставлявшая много меда и воска. Переходила она по наследву из рода в род.

Бортные леса составляли одно из важнейших и богатых княжеских владений, доставлявших им большие доходы. В своих завещаниях детям они перечисляли с точностью местности, в которых находились бортные ухожья. Великий князь Дмитрий Донской завещал своим наследникам Замошскую слободу, Рузу, Угож, Дмитровскую слободу, села с бортниками и оброчниками. В духовной грамоте князя Семена Ивановича сказано: «Чим мя благословил отец мой, князь великий, — Коломна с волостьми и с селы и 3 бортью, Мажаеск с волостьми и с селы и 3 бортью — а то княгине».

В духовном завещании Ивана Калиты записано: «А оброком медовым городским Васельцева веданья поделятся сыновье мои».

Бортные ухожья царя Алексея Михайловича находились в нескольких местах русской земли. Только в Нижегородском уезде ему принадлежало пять бортных ухожий в длину на 30 и поперек на 18 верст. Здесь находилось более трех тысяч бортей с пчелами и без пчел. В одной из государевых грамот нижегородскому воеводе предписано «порадеть всяких охочих людей, чтобы в дельных деревьях завести пчелы и вновь дельного деревья прибавливать, и мед бы сбирать на государя».

Свои бортные леса имело и духовенство — епископы, монастыри, церкви. Казанский архирейский дом, в частности, имел самые богатые бортные ухожья близ Казани. Бортный лес его шириной 20 верст тянулся на 40 верст.

Монастырские бортные ухожья освобождались от медовых даней. Доходы медом от аренды шли в пользу духовенства. Князья жаловали монастырям бортнические села в безвозмездное пользование. Как повествуют летописи, смоленский князь Ростислав Мстиславович дал епископу село Ясенское с бортниками, а Олег и Юрий Рязанские пожертвовали монастырям село Арестовское, Солотчу и Савицкий остров, девять земель бортных с бортниками. Монастыри вели промысел бортнический в больших размерах и получали от него значительные доходы медом и воском.

Большое количество бортных лесов принадлежало казне. Казенные ухожья сдавались в оброк обычно с торгов — с «наддачи», кто пожелает. Однако предпочтение отдавали хорошо знающим бортное дело крестьянам, а не боярским детям, «чтобы оттого ухожья не запустели». К тому же требовалось поручительство местных бортников. Бортное ухожье, таким образом, попадало в надежные руки.

Обычно оброк составлял десятую долю собранного меда, так называемую десятину. В некоторых местах он был очень высокий и доходил до «половины меда».

Почти во всех договорных грамотах, актах по разделу, оброчных и воеводских книгах, духовных записях князей упоминается о бортных ухожьях и оброчном меде. Эти документы убеждают, что бортные леса составляли одну из очень важных арендных статей крупных частных владельцев. В одном только Путивльском уезде, где находилось более 200 ухожий, оброк ежегодно составлял более 2000 пудов меда.

Лес, в котором не было бортей, исстари не имел никакой цены.

Законы о защите бортей. Без сомнения, борть стала поводом к изданию законов о бортничестве.

Бортевое дерево — это не простое дерево, а капитал для потомства и отечества, поэтому необходима была его защита. Сохранить борти в груши лесов, где они находились без какой бы то ни было охраны и были открыты и доступны всем и каждому, невозможно. Принятые законы основывались на проектах и предложениях самих бортников, поэтому во всех своих статьях отвечали жизненным потребностям. По этим старинным законам можно в какой-то степени получить представление о технической и практической стороне тогдашнего пчеловодства.

По мере распространения и развития бортничества еще задолго до принятия юридически оформленных законов в народе существовал обычай, по которому никто не имел права трогать тот предмет, на котором стоял знак собственности. Знак-клеймо ставили не только на бортное дерево, но и на драгоценные изделия, утварь, животных. Этот обычай строго соблюдался всеми. Всякое, даже малое нарушение наказывалось. Самым большим преступлением считалась кража меда из бортей. Борть для всех была святым делом. Только один медведь волен был ее трогать.

Кличка «пчелодер» была самой позорной и клеймила человека на всю жизнь.

Вор, укравший мед из борти, судом народа, судом стариков, приговаривался к возмещению убытков, телесному наказанию кнутом или хворостинами. Даже воинскими уставами предусматривалось наказание солдат за хищение меда из бортей как в мирное, так и в военное время.

Бортники всегда находились под особым покровительством правительства и его законов. Оно было благосклонно к их мастерству, способствовало охране, улучшению и процветанию бортничества — источника богатства Руси.

Старые законы об охране бортей носят печать справедливости и совершенства. Они защищали интересы бортников, охраняли медоносных пчел, находились в строгом соответствии с живой природой.

Первым русским законодательным документом, в котором несколько статей посвящено бортничеству, была «Русская Правда» (1016) князя Ярослава Мудрого. В этом своде законов Древней Руси право частной собственности на борть и бортное ухожье, как «по-людные», принадлежащие народу, так и княжеские, гарантировалось и ограждалось законом. Право на бортное ухожье было равно праву на землю, что указывало на высокую организованность и важность производства меда и воска.

В «Русской Правде» четко определены правовые нормы и ответственность за преступления. Указано, что тот, кто чужую борть раззнаменует, то есть стешит на бортном дереве знамя и нанесет свое, тот должен заплатить штраф 12 гривен. Такое же наказание предусмотрено и за уничтожение межи между бортными ухожьями, за гранный дуб или межевой полевой столб. Этот штраф самый высокий после штрафа за убийство.

За ссеченную борть назначена пеня в 3 гривны, да еще за дерево полгривны. За мед, взятый из княжеской борти, штраф определен в 3 гривны, а из крестьянской — 2 гривны.

О том, что эти штрафы были очень большими, говорят другие статьи «Русской Правды». Кобыла в то время стоила 3 гривны, корова — 2 гривны, свинья — полгривны.

Из этого юридического документа узнаем и существовавшие в Древней Руси цены на борть и пчел. Бортное дерево с пчелами оценивалось в полгривны, а без пчел — в 5 кун, рой пчел — в полгривны. Цены эти значительные, хотя пчел в лесу было множество.

Бортник, который после аренды возвращал бортевое ухожье владельцу или передавал другому бортнику, обязан был не вредить возвращаемому имуществу. Передавался и весь приплод семей, который был сделан за время пользования бортями.

«Русская Правда» имела огромное значение в охране и развитии бортничества и легла в основу последующих юридических законов, касающихся пчеловодства, — судебников, грамот, статусов, уложений.

Судебником XVI века предусмотрен весьма крупный штраф — 2 рубля за порчу бортного дерева и добавлено: «Бортному дереву ни которые порухи ни учинить».

В Литовском Статуте указано, что на того, кто, обрабатывая поле, подрубит или подпашет бортное дерево, отчего оно может засохнуть, накладывается большой штраф. Это же относится и к порче бортного дерева при распашке леса. Вор, укравший пчел и мед из борти и пойманный с поличным, наказывался смертью. Идя в лес, бортник имел право брать с собой только бортные инструменты.

Довольно строгие законы за поломку бортного дерева или разорение борти были введены и у других прибалтийских народов. Они, кроме денежных штрафов, предусматривали наказание розгами и даже выжигание позорного клейма на щеке.

В 1649 году был обнародован свод законов царя Алексея Михайловича из династии Романовых «Уложение, по которому суд и расправа во всяких делах в Российском государстве производится», давшее более определенные законы относительно бортевого пчеловодства и его охраны.

Вырубались леса, расширялись площади пашни. Борти нуждались в защите.

Согласно «Уложению» за умышленную подрубку бортевого дерева с пчелами и выемку из него меда накладывался штраф 6 рублей, а за уничтожение или порчу борти с пчелами — 3 рубля и наказание кнутом. За умышленную порчу борти без пчел или за кражу бортевой семьи без повреждения борти — полтора рубля.

В «Уложении» говорилось о пользовании бортевыми ухожьями в чужом лесу. Если владелец леса захотел его срубить или расчистить, закон запрещал ему портить чужие бортные деревья. Это относилось и к деревьям, которые находились на чужом поле или на пашне. Запрещалось отводить оброчные бортные ухожья для поместий.

Дупла с пчелами ценились выше, чем борти. Пеня за бортное дерево определена в 3 рубля, а за дуплистое дерево — в 6 рублей, потому что в дуплах бывает больше меда, скопленного пчелами за несколько лет, и сотов. К тому же в дуплах сохранялась естественная среда обитания пчел. Они способствовали сохранению, размножению и расселению пчел в лесах.

Пчеловодство согласно «Уложению» нашло дальнейшее ограждение и защиту, получило новую мощную государственную поддержку в изменившихся исторических условиях. Надо было сохранить его экономическое значение для страны.

При строительстве городов, государевых дворов и «на всякое государево дело» разрешалось рубить лес и в бортных ухожьях «опричь бортных деревьев и холостцов, которые впредь в бортне пригодятся».

Почти у всех народов были законы, охраняющие борти от воровства и разорения. Большинство их жестоко карали преступников, вплоть до смертной казни.

Как повествуют исторические источники, на русской земле с безграничностью ее дремучих лесов пчел было превеликое множество, и Русь была несметно богата медом. Бортные промысловые леса находились почти повсюду. Огромные площади занимали луга. Изобиловали медом горы с альпийской медоносной флорой. Пчеловодство было развито в обширных размерах.

Обилие диких пчел на Руси отмечают древние летописцы и иностранные путешественники. Арабы в стране славян, по их словам, — стране лесистой и ровной — особо отмечали занятие лесных жителей пчеловодством. Бортничество действительно занимало очень важное, если не первое место в хозяйстве восточных славян и составляло одну из ведущих отраслей промышленности.

О существовании множества пчелиных роев на территории нашей страны, на землях за Дунаем, прилегающих к Черному морю, упоминает древнегреческий историк Геродот еще в V веке до нашей эры. Он сообщал, что левобережье Днепра занимал большой лес. По данным палеогеографии, по долинам рек Черноморского бассейна леса росли в основном широколиственные, очень богатые в медоносном отношении. В доисторическое время они спускались до Черного моря.

Юго-западная часть русской земли в древности называлась медообильной. Проходил по ней горный кряж, покрытый сосновым бором, в котором водилось много пчел. Известен он под названием Медоборских гор. В древней Подолии, как сообщает летопись, — целые тучи пчел. Часто, не имея возможности гнездиться в лесу, они строили гнезда в пещерах и прибрежных скалах.

Наш летописец Нестор, живший в начале XI века, сообщает, что Русь в старину славилась изобилием меда и воска, о сбыте которого за границу заботились русские князья, и что наши предки лучше умели обращаться с пчелами, нежели просвещенные их соседи-греки.

Один из путешественников XIII века заметил: «Страна за Доном превосходна: покрыта лесами и реками. К северу простираются леса, в которых обитают два народа... В изобилии у них мед, воск, меха и соколы».

Европеец А. Кампензе в путевых заметках о России (1523) писал: «Московия очень богата медом, который пчелы кладут на деревьях без всякого присмотра. Нередко в лесах попадаются целые рои сих полезных насекомых... Зная это обилие меду и лесов, неудивительно, что все то количество воска, которое употребляется в Европе, привозится к нам через Ливонию из Московских владений».

Иностранец П. Иовий, посетивший нашу страну в первой половине XVI века, сообщал: «Самое важное произведение Московской земли есть воск и мед. Вся страна изобилует плодовитыми пчелами, которые кладут отличный мед... В дуплах нередко находят множество больших сотов старого меду, оставленного пчелами, и так как поселяне не успевают осмотреть каждого дерева, то весьма часто встречаются пни чрезвычайной толщины, наполненные медом».

По данным выдающегося русского пчеловода XIX века, большого знатока старины и бортничества Н. М. Витвицкого, в прошлом на Руси было около 50 миллионов пчелиных семей. Такого количества не имела ни одна страна мира. По его изысканиям, наши деды получали ежегодно по 500 миллионов пудов меда. Только от продажи воска они выручали до 100 миллионов рублей серебром.

Лесное пчеловодство почти не страдало от разорения во время войн, опустошительных набегов и татарского нашествия. Неприятельские солдаты были бессильны воспользоваться медом в бортях, даже если они их и обнаруживали.

Славилась медом, воском и бортными ухожьями Смоленская земля. Как свидетельствуют историки, бортный промысел давал кривичам — древнейшему славянскому племени, населявшему этот лесной край, дохода больше, чем охота на пушного зверя. Смоленские леса изобиловали медоносными деревьями, кустарниками и травами, особенно липой, кленами, малиной и кипреем, который разрастался после частых лесных пожаров на гарях.

По словам писателя Ржочинского, в начале XVIII века крестьяне имели по 200, 300, 400 и 500 собственных бортей с пчелами как в частных лесах, так и в казенных. Бортевое пчеловодство процветало в это время еще в Киевском Полесье и Лебединском лесу. Бортники ежегодно платили владельцу этого леса оброк по 200 бочек меду с сотами. Тогдашняя бочка с медом весила обычно 12 пудов. В европейской России находилось в то время по крайней мере 1000 помещичьих лесных дач, подобных Лебединской. Бортевое пчеловодство продолжало давать многомиллионные доходы.

Для пчеловодства, писал П. И. Рычков — член-корреспондент Российской Академии наук, «едва ли сыщется где такое множество способных мест, как в России, к немалому приращению всенародной пользы и потребности».

Бортевое пчеловодство известно на Руси с доисторических времен. Задолго до образования Киевского государства славянские племена заложили его основы. Но расцвета оно достигло в IX—X веках, поднявшись на высокую ступень своего развития, приобрело мировую известность и превратилось в весьма важную самостоятельную, специфическую отрасль национальной экономики, принадлежало к крупным сельским промыслам страны. Период цветущего состояния бортничества длился более 800 лет, вплоть до начала XVIII столетия.

По словам Н. М. Витвицкого, этому сильно содействовал и национальный характер нашего народа, так сказать «врожденная склонность славян к медоносным пчелам».

Мед и воск в торговле Руси. В экономике Древней Руси, особенно когда в недрах первобытно-общинного строя начали формироваться феодальные отношения, усилилось значение международной торговли. Благодаря этому возросла роль пчеловодства как источника очень ценных экспортных товаров — меда и воска. Пчеловодство постепенно превращалось в мощный фактор экономического и культурного прогресса древнерусского государства.

Однако археологические данные говорят о том, что на территории нашей страны, особенно в Поднепровье, Волжском водном бассейне и Поильменье, издавна шел оживленный торговый обмен. Уже в V—IV веках до нашей эры устанавливаются торговые связи с греческими причерноморскими селениями, в начале нашей эры — с римлянами. С VIII века восточные славяне завязывают энергичные связи с арабами, в IX веке — с Византией и странами Западной Европы.

Торговля с восточными народами шла главным образом по Волге и ее притокам — Каме и Оке, с хазарами и Крымом — по Дону, с греками — по Днепру. С IX века особенно важным для славян стал знаменитый водный путь «из варяг в греки» — из Балтийского моря по Неве, Ладожскому озеру, Волхову, озеру Ильмень, волоком к Днепру и по нему в Черное море к Константинополю. По этому великому водному пути возникали города, которые, в свою очередь, становились крупными центрами внутренней торговли и перевалочными пунктами в торговле международной. И с кем бы ни велась торговля, главными традиционными, заветными товарами, поставлявшимися славянами, были мех, мед и воск. Они имели большой спрос на международном рынке.

Торговля с Арабским Востоком, странами Средиземноморья и Западной Европы, которая приняла небывалые прежде масштабы в Киевском государстве, говорит о высоком уровне развития пчеловодства и накоплении значительных излишков его продуктов. Кстати, славянские племена искони славились изобилием меда и воска.

В эпоху Киевской Руси пчеловодство становится мощным рычагом русской экономики. Для укрепления могущества Киевского государства был необходим приток драгоценных металлов — золота и серебра из-за границы. Роль валюты в международной торговле как раз и играли пушнина, мед и воск.

Русские купцы возили мед и воск в прикаспийские города, Багдад и Александрию, а восточные со своими товарами проникали в глубь нашей страны, вплоть до Балтики. Мед и воск обменивали на золотые и серебряные предметы, драгоценные камни, дорогие ткани, оружие и другие редкие восточные товары, которые по мере укрепления феодализма пользовались все большим спросом у восточных славян.

Важнейшим потребителем русского меда и воска была Византийская империя. Обусловливалось это прежде всего развитием православной византийской церкви с ее пышными обрядами, торжественными церемониями и строгими требованиями к качеству церковных свечей.

В 912 году киевский князь Олег заключил первый мирный договор с греками, в котором указывалось на меновую торговлю, главнейшими предметами которой были мед и воск.

Более подробный договор был заключен с греками князем Игорем в 945 году, в котором указано, что ввоз русского меда и воска свободен от пошлин. Этими важнейшими юридическими документами была положена основа длительной и очень выгодной торговли Руси с Византией.

В Константинополь отправляли свои товары купцы из Киева, Чернигова, Смоленска, Вышгорода. Собирались целые флотилии. В X веке в свите Ольги, которая правила государством после смерти своего мужа князя Игоря, караван состоял из 44 судов, нагруженных медом, воском, мехами. Их обменивали на золото, серебро, драгоценные сосуды, ковры, сукна, дорогие украшения и одежды, иконы, золотые и серебряные предметы церковного назначения. Русская православная церковь с ее пышными обрядами набирала силу. Киев соперничал с Константинополем.

Кроме Киева, имевшего энергичные торговые связи с Западом и Востоком, а также с городами Руси, обширную торговлю медом и воском вели Москва, Новгород, в котором был даже особый класс купцов-вощников, торговавших только воском, Псков, Полоцк, Смоленск, Брест, Вологда, Холмогоры, Астрахань и другие русские города.

Из Литвы, знаменитой своими бортными лесами, воск в громадных количествах отправляли в Европу через Ригу. В католической Европе был большой спрос на воск.

С открытием беломорского пути воск у нас стали покупать англичане. Они ежегодно вывозили из России более 50 000 пудов воска. Многие десятки тысяч пудов меда и воска из южнорусских земель проходили через перевалочные пункты. Русь сбывала продукты пчеловодства через Дунайский Переславль в Венецию и Геную. Воск продавался круглыми слитками весом несколько пудов каждый.

По изысканиям Н. М. Витвицкого, в 1506 и 1507 годах только из четырех княжеских комор-кладовых — Полоцкой, Брест-Литовской, Гродненской, Владимирской — было отпущено на продажу 239 129 пудов чистого воска, не считая частной продажи. По его расчетам, за два года в эти кладовые поступило около 16 миллионов пудов меда (из 70 фунтов выломанных сотов с медом выходил 1 фунт воска). А эти области составляли лишь трехсотую часть России. Вот какими возможностями в производстве меда и воска располагало русское пчеловодство в период его расцвета.

Еще в XX веке на старых торговых путях, особенно там, где нагруженные воском баржи тянули волоком, находят оброненные слитки — камни хорошо сохранившегося воска, реликвии былого могущества пчеловодства России.

Пчелиный воск в старое время считался большой ценностью и дорогим подарком. Как сообщают летописи, князь Игорь после клятвы и утверждения договора одарил мехами и воском византийских послов, а княгиня Ольга при посещении двора византийского императора преподнесла вместе с другими подарками и воск самому императору и его вельможам.

На международном рынке очень высоко ценился и русский мед. В основном он шел из Северской, Рязанской, Муромской, Казанской и Смоленской земель, из Мордвы и Кадома (близ земли Черемис). Его ели жители всей Европы и Азии. Мед, как и воск, считался лучшим подарком. С восторгом, в частности, принимали его от наших послов турецкий султан и его визири.

Продукты бортничества у наших предков были первостепенными товарами и внутреннего обмена. По количеству и объему товарооборота на рынках ведущих торговых городов России — Москвы, Новгорода, Нижнего Новгорода, Астрахани, Казани, Киева, Пскова, Смоленска — мед занимал второе место после хлеба. Торговля воском и медом в Новгороде процветала с ранних пор. Сюда сбывали эти продукты смоленские, полоцкие, торжокские, бежецкие торговцы. В 1170 году пуд меда стоил там 10 кун. Мед и воск продавались в особых вощаных и медовых рядах.

В Рязанскую землю, богатую медом и воском, плавали по Москве-реке и Оке московские купцы. Еще в X веке вниз и вверх по Волге ходили лодки с воском и медом из земель Мордовской и Муромской. Эти товары шли в Москву, Астрахань и другие поволжские города.

Много воска и меда потребляли губернские центры, в которых были воскосвечные заводы, кондитерские предприятия, изготовлявшие медовые пряники, медоваренные заведения.

Мед поступал на рынок в липовках емкостью до четырех пудов, а воск — в кругах или каменьях толщиной 30—40 сантиметров, массой до трех пудов. Воск упаковывали в бочки, мешки или тюки из толстого холста, завернутые рогожами и зашитые бечевками. Так отправляли его и в другие страны.

Мед спускной, самотек, из вырезанных бортевых сотов, процеживали через частые волосяные сита. Своеобразие его и букет обусловливались местом происхождения и набором медоносной растительности. Воск домашней вытопки, желтый или светло-желтый. Особенно высоко ценился мед липовый — липец и луговой — с лесного и лугового разнотравья, которым была так богата русская земля. Натуральность продуктов и их качество не подлежали сомнению. На мировом и внутреннем рынках они не имели конкурентов.

В старину очень много меда использовалось на производство хмельных и десертных медовых напитков. Обусловливалось это потребностями внешней и внутренней политики. Мед был единственным сырьем для виноделия. Виноградных вин и крепких хлебных спиртных напитков Древняя Русь не знала.

Начало медоварения теряется в самой глубокой древности. По свидетельству летописцев, медовые напитки готовили в больших количествах. Этот любопытный факт также служит подтверждением обилия пчел и меда в европейской России. Летописи сообщают о пышных приемах киевскими князьями иностранных послов, с государствами которых заключались выгодные для Руси мирные и торговые договоры, о грандиозных княжеских пирах по случаю военных побед, именин великих князей, народных празднествах, свадьбах.

Особенно грандиозно праздновались подвиги русских воинов. В 996 году киевский князь Владимир одержал победу над печенегами. По этому событию, как сообщает летописец Нестор, было устроено семидневное народное торжество: «И сотворяше праздник велик, варя 300 перевар меду и сзываше боляры свои и посадники, старейшины градом, люды многи». По улицам стояли «великие кады и бочки меду и квасу и перевары... что кто требоваше и ядяше». В походах князья угощали свои дружины вареным медом.

При обручении князя Владимира с греческою царевной «по улицам ставяша вина и меду... да кто хотяше невозбранно с радостию насыщашеся».

В 1146 году в винных погребах князя Святослава находилось 500 берковцев меду (берковец вмещал около 150 литров). Такие же погреба — медуши и корчаги, где стояли бочки питейного меда, имели и другие князья.

У московских царей в XVIII веке напитками ведал особый сытенный двор. Кроме медоваров, были и сытенники, хорошо знавшие технологию приготовления медовых вин. «По росписи» с этого двора к царскому столу своим людям, послам и зарубежным гостям ежедневно отпускалось 400—500 ведер меда. В праздничные и именинные дни этот расход возрастал до 2000—3000 ведер.

В больших количествах медовые вина варили и в монастырях, мужских и женских, получавших много меда со своих бортных ухожий. «На утешение братии» князья посылали питейный мед бочками. Летописец удивляется поведению одной княгини, которая «в монастыре живаше, пива и меда не пьяше, на пирах, на свадьбах не бываше».

Медовые вина — меды шипучие, легкие, и выдержанные, стоялые, у славян играли такую же роль, как виноградные вина у французов или пиво у немцев. Напиток этот чисто народный. Варили его и простые люди накануне празднеств, иногда родней, а то и всем миром. Оброк с этого производства шел в княжескую казну, значительно ее пополняя.

«Меды у нас самые чистые, — говорил один из киевских князей, — что ничем не хуже рейнского, а плохого рейнского и того лучше».

Стоялые русские меды, воспетые в былинах, славились далеко за пределами Руси, особенно в Азии, и составляли одну из доходных статей экспорта.

В хозяйственные успехи и экономику древнего русского государства исключительно большой вклад внесло лесное пчеловодство.

Мед и воск в быту славян. Бортничество как важнейшая производственная деятельность славян наложило отпечаток буквально на весь их быт, начиная от повседневной пищи и кончая обычаями, свадебными и религиозными обрядами. Все это говорит о том, как широко было распространено пчеловодство.

С глубокой древности человек употреблял мед в пищу. Считался он такой же изначальной необходимостью, как хлеб. Древние мудрецы говорили: главное из всех потребностей для жизни человека — вода, хлеб, мед и молоко. Люди исстари мечтали об обетованной земле, текущей «медом и млеком». Все народы мира отдали дань меду. Нет другого такого питательного вещества, которое бы так ценилось народами всего света, как мед.

Трудно представить русский быт без меда. Янтарные полновесные соты в глиняной чашке на столе, теплый ржаной хлеб с медом, пахучие медовые пряники, лесные ягоды, молоко и чай с медом, холодный медовый квас в летнюю жару, долбленые липовки с медом разных оттенков и ароматов на шумных базарах и ярмарках — все это было извечно у нашего народа.

Мед ели с кашами и киселями, подавали к блинам. Он входил в любимые народные кушанья, с ним пекли сладкие праздничные пироги, которые, по словам летописца, «с медом и маком творены», затейливые коврижки и печенья. С медом готовили разваристую пшеницу, ячмень и другие блюда, сладкие творожники и пудинги.

Философы прославляли мед, поэты воспевали его. В веках и доныне не потерял он своего достоинства.

Мед придавал силы, крепость, легкость в теле. Это его свойство было хорошо известно древним. Меду приписывали способность продлевать жизнь, сохранять здоровье, молодость души и тела. Его считали единственным средством к достижению безболезненной и бодрой старости.

Мед, пожалуй, самое первое лекарство, известное человеку и человечеству. Широко пользовались им древние славянские племена при лечении многих болезней. Он был первым средством при простудах, прекращал кашель, помогал при нарывах, болезнях глаз. Прикладывали его и на незаживающие раны. Мед смешивали с отварами лекарственных трав и пили при грудных, почечных и сердечных недомоганиях. По понятиям древних, он обладал таинственной силой и был создан для излечения смертных.

Мед — один из самых популярных компонентов лекарственных препаратов в народной медицине. С давних времен его применяли в фармацевтике. Старинные лечебники и травники содержат сотни рецептов лекарств, в состав которых входил мед. Почти все лекарства содержали его. Традиция использования меда в лечебных целях живет в нашем народе до сих пор.

Знали и о целебных свойствах узы — прополиса. Кусочки его бросали на раскаленные древесные угли и дышали смолистым дымом тлеющего прополиса, который помогал при застарелых болезнях дыхательных органов. Лечили прополисом и огнестрельные раны.

Издавна и широко употребляли мед в свадебных и погребальных обрядах. Невесте на счастье и богатство дарили мед, пекли свадебные медовые пироги, угощали им новобрачных при встрече их и приеме в дом. По старинному поверью народов Поволжья, в день свадьбы жених должен послать невесте кадку меда. На свадебном пиру прежде всего подавались на блюдах масло и мед, которые намазывались на хлеб. После обеда гостям подавали кружку разведенного водой меда. Каждый отпивал по глотку и клал на поднос подарки.

Мед служил символом сладости жизни, довольства, любви и богатства. Мед и медовые кушанья приносили роженицам, угощали им самых дорогих и почетных гостей. По народному обычаю, даже враждующий, принявший мед, забывал обиды и становился доброжелателем.

Согласно свидетельствам иностранцев наши предки еще в V веке до нашей эры при похоронах ели мед, ставили на могилах сосуды с медом, на обедах по покойникам употребляли его в пищу. Приведенный факт исторический, он говорит о том, что предки дорого ценили этот дар природы. Такой обычай укоренился, стал необходимым при погребальных обрядах. При поминовениях усопших могилы родных и предков поливали медом и медовым вином.

Как сообщают византийские историки, до принятия христианства у славян обычная жертва богам — мед, а жертва языческая всегда состояла из продуктов, которые были в изобилии у народа. Жертвенный ритуал — освященная веками традиция.

Свойства воска привлекали человека с древнейших времен. Многие века служил он источником света в избе славянина, пришедшего на смену традиционной лучине, маслу и жиру. Горел он ярко, ровно, без копоти и дыма. Правда, сначала восковые свечи употребляли для освещения только самые богатые люди. Это считалось большой роскошью. В начале IV века весь богатый Константинополь был освещен свечами. Русь тогда уже торговала с ним. Потом, когда свечей выпускалось много, они стали дешевле, вошли в повседневную жизнь. Самая первая свеча — это лучина, пропитанная воском.

Древние считали, что пчелы собирают воск с цветков, как и мед. Цветочную пыльцу принимали за мельчайшие частицы воска, который пчелы скатывали в комочки.

Воск обычно получали развариванием освобожденных от меда сотов в воде и процеживанием через шерсть, а потом стали и прессовать. Примерно из двух пудов сотов выходил пуд воска. Были в Древней Руси и прекрасно знавшие дело воскобои, которые сортировали сырье, не перетапливали молодую сушь со старой, получали воск превосходного качества, так высоко ценившийся на мировом рынке.

Благодаря своим универсальным свойствам воск со времен глубокой древности получил самое разнообразное применение.

Восковые свечи — неотъемлемая часть дворцов и храмов, торжественных церковных обрядов, похоронных и поминальных церемоний. Особенно резко возросло внутреннее потребление воска русской православной церковью. После принятия христианства быстро строились церкви и монастыри на всей обширной территории Киевской Руси — в городах и селах. По сообщению летописца, в XII веке в одном только Киеве было более 600 церквей. Ему следовали Новгородское, Черниговское, Полоцкое, Владимиро-Суздальское и другие удельные княжества. В период феодальной раздробленности и после образования Московского государства употребление воска церковью и монастырями не уменьшилось.

Воск применялся и в лечебной практике. Девственный воск, в котором не было расплода, входил в состав пластырей и мазей, приготовленных на животном жире. С ним делали компрессы, припарки, потому что он имел свойство согревать и мягчить, способствовал обновлению тела. По словам Геродота, воск применялся и для бальзамирования трупов.

Пудовые восковые свечи зажигали на свадьбах и других семейных торжествах. На старинных брачных обрядах, так называемых свещниках, которые существовали еще в XVII веке, свеча жениха весила пуд с четвертью, а невесты — пуд без четверти. Эти гигантские свечи из воска ярко горели при венчании, потом их ставили в спальню новобрачных в кадки с пшеницей, где они и горели всю ночь.

Такие торжественные церемонии, естественно, были возможны только при изобилии воска. Он служил символом чистоты, счастья, надежды и благополучия. Даже отъезд в дальнюю дорогу сопровождался на Руси возжиганием восковых свечей.

Не обошлась без воска и письменность на заре своего появления. Им покрывали дощечки и писали на них заостренной палочкой. Из него лепили различные фигуры, анатомические препараты, восколеи-формовщики лили маски, муляжи цветов и плодов, которые трудно было отличить от натуральных. Воск ценили за пластичность, изящность и долговечность. В России восковые фигуры изготовляли еще - в XVIII столетии. Знаменитый скульптор К. Б. Растрелли сделал великолепный восковой бюст Петра I, который уже более двух веков хранится в Музее этнографии Академии наук СССР. Широко известен восковой бюст великого русского полководца А. В. Суворова. В некоторых странах до сих пор существуют специальные музеи восковых фигур.

Живописцы приготовляли краски с воском. Он придавал краскам сочность, а картинам долговечность.

В домашнем обиходе воском пользовались для вощения нитей при пошиве обуви. Нить приобретала твердость, прочность, долговечность. С воском готовили мазь для непромокаемой обуви, покрывали ею ружья и другие металлические предметы. Она предохраняла их от ржавчины. Это хорошо знали и бортник, и охотник.

Из воска делали украшения для женщин — броши, ожерелья вместо жемчуга. Он придавал этим нарядам натуральность, сообщал привлекательность.

В древности лодки, торговые и военные корабли, чтобы они меньше портились, снаружи покрывали красками, смешанными с растопленным воском. Эти краски обладали удивительной прочностью.

В наше время пчелиный воск находит еще более широкое применение, а в некоторых отраслях промышленности он незаменим.

Бортничество и его высокоценные продукты составили славу Русской земли.

Бортничество и русский лес. Медоносные пчелы неотделимы от растительного царства. В эволюционной истории живой природы в течение миллионов лет пчелы как опылители цветковых растений способствовали распространению их по Земле, совершенствованию, появлению новых видов и разновидностей, их выживанию.

Пчелы — коренные жители леса. Лес во многом обязан медоносным пчелам. Влияние их на сохранение богатейшей лесной флоры, своеобразие и многообразие произрастающих высших цветковых бесспорно — размножение семенами возможно только при перекрестном опылении цветков насекомыми. Пчелы — составная фауны леса, важное звено его экологической системы. Они способствуют естественному воспроизводству видов древесных и травянистых цветковых растений, сохранению растительных сообществ, поддержанию экологической стабильности в природе леса, динамическому равновесию в биосфере.

Но и пчелы во многом обязаны лесу. Он дает им пищу, убежище, заслоняет их от ветров, палящего летнего солнца, зимнего холода.

Пчелы и лес — союзники. Они дополняют друг друга. Пчелы умножают богатство леса ягодами, плодами диких садовых, орехами. Эта экономическая сторона — источник продовольствия для людей — очень важна.

Бортевое пчеловодство способствовало сохранению лесов в первозданном состоянии. Оно было естественной составной частью леса.

Бортные ухожья были своеобразными заповедными зонами, где сохранялись растительные богатства и животный мир, дупла и борти, запрещалось самовольно рубить деревья, даже ходить в бортный лес с топором, драть липовое лыко.

По существовавшему закону, бортники обязаны были беречь не только свои борти, но и самый лес, следить, чтобы без разрешения не рубили дрова, не разводили костров. С них строго взыскивали за малейшие упущения. В казенных лесах издревле были старосты бортников, которые следили за целостью бортей и лесов и были наделены большой властью.

Истории известно немало случаев тушения пожаров бортниками. Союз их с лесом надежен и понятен. Он хранил и их капитал. Вокруг бортей они соблюдали величайшую чистоту. Во избежание пожара валежник и сухую траву относили далеко в сторону. Это к тому же меньше привлекало зверей. Кроме того, за опрятностью возле бортных деревьев обязывались следить лесничие.

Вместе с упадком бортевого пчеловодства стало наблюдаться и оскудение лесов, обеднение растительных сообществ, ценных в медоносном отношении и лесоразведении. По сообщению лесоводов, европейские леса до тех пор процветали, пока в них поддерживалось бортничество. «Если бы я был убежден в том, что бортевое пчеловодство угрожает лесам опасностью, — писал Н. М. Витвицкий, известный своим ревностным служением отечеству, — в таком случае я пожертвовал бы пчелами в пользу лесов». Он предложил делать борти и в кривых деревьях, советовал устраивать по нескольку бортей в дуплах, чтобы сохранить нетронутым ценный строевой лес.

Борти и живущие в них пчелы оживляли лес, подчеркивали его девственность и дремучесть, сохраняли неповторимость, удивляли и радовали человека в течение многих столетий.

Каким бедным становится лес без пчел, как тускнеет его прелесть!

В разных уголках лесной России до сих пор еще находятся любители бортного промысла. Он привлекает их своей необычностью, близким общением с нетронутой природой, прямой связью с далекими предками и, конечно, романтикой. Профессия бортника — это профессия смелых и сильных. Она пережила века. Занятие это увлекательное, интересное, щедро вознаграждаемое чудесным «диким» медом.

Бортников-любителей можно встретить в дебрях могучих лесов Урала, Белоруссии, Сибири, Поволжья. Пользуются они и старыми бортями, выделанными еще сотни лет назад дедами и прадедами. В них по-прежнему селятся и живут пчелы.

Нынешние бортники — люди образованные, хорошо знающие современное пчеловодство, в совершенстве владеющие бортным искусством. Как и их предки, берегут они родную природу.

Упадок бортничества. Капитализация России, начавшаяся в XVII веке, создала условия для более интенсивного развития всех отраслей хозяйства. Строительство промышленных предприятий, русского флота, расширение городов и поселков потребовали большого количества леса. Рубка леса особенно интенсивно началась в начале XVIII столетия. Лес, как прежде мед и воск, стал одним из важнейших источников дохода земледельцев. Помещики продавали его на корню. Строевой и корабельный лес для парусников шел из средней полосы России, Урала, Белоруссии, Литвы. На больших площадях вырубали его для приготовления пороха, вытопки смолы, производства домостроительных деталей, на бондарные цели. Шел процесс обезлесивания.

Новые социально-экономические сдвиги не могли не повлиять на лесное пчеловодство. Они неизбежно вели его к упадку. Бортевой промысел почти повсеместно сокращался. Все меньше становилось пущ и бортевых ухожьев, которые недавно служили богатыми источниками меда. Лесосеки распахивались под хлеб. Оставались на них лишь одинокие деревья с бортями — уникальные памятники природы, остатки могучих бортных лесов, немые свидетели некогда процветавшего на Руси лесного пчеловодства.

Лесорубы, смолокуры, поташники и другие «пришлые люди» вместе с могучими соснами, дубами, вязами не щадили и бортные деревья, разоряли борти. Некогда заповедные бортные леса наполнялись стуком топоров, визгом пил, грохотом падающих деревьев, дымом и гарью. В челобитной московскому царю бортники жаловались: «Пришлые люди стали чинить всякое воровство... пчелы драли... а отдельные деревья со пчелами и без пчел на корени секли... и бортные снасти имели, и бортников били, и смертным убийством уграживали».

Небезразличны к бортям были грибники, сборщики ягод, орехов, диких плодов, заготовители сена, пастухи.

Законы продолжали защищать бортничество, требовали не повреждать бортей и бортных деревьев, близко не подпахивать «чудное бортное дерево», но осуществлять их становилось все труднее. Многие бортники, преданные своему промыслу и мастерству, уходили вглубь, в глухие незаселенные места и там вновь создавали бортные ухожья, другие оставляли бортничество и заводили домашние пасеки. Участки с бортями приходили в запустение. Иссякал источник народного богатства, которое давала природа. Упал вывоз меда и воска за границу. Снизилось экономическое значение пчеловодства. Все это не могло не отразиться на материальном благополучии бортников, способствовало обнищанию крестьян-хлебопашцев. «Мы потеряли в короткое время один из излюбленнейших и прибыточнейших источников народного довольства и богатства, — с горечью писал Н. М. Витвицкий, — над усовершенствованием которого целые века трудились наши прадеды и деды».

Кризис бортевой системы, вызванный новыми общественно-историческими условиями, не мог не привести к поискам более интенсивных форм пчеловодства. Такой системой ведения пчел как раз и стало пасечное, ульевое пчеловодство.