КОЛОДНОЕ ПЧЕЛОВОДСТВО

Стремление спасти борти и дупла с пчелами от уничтожения, которому они подвергались при лесоразработках, привело бортников к мысли перенести их из лесов поближе к своему жилью, сконцентрировать на меньшей территории леса, чтобы легче охранять. Из поваленных лесорубами бортных деревьев они выпиливали куски с бортями и перевозили их на подготовленное место. Так же поступали и с дуплами, в которых жили пчелы.

Впервые в истории пчеловодства появились передвижные борти, которые положили начало перемещению медоносных пчел, получившему впоследствии очень широкое распространение и ставшему одним из самых надежных способов увеличения медовой продуктивности.

Отыскивали бортники дуплистые деревья и специально, чтобы самим приготовить из них такие передвижные борти для увеличения своего пчеловодного хозяйства. Срубали их и оставляли на год-два на месте, чтобы они подсохли в коре и не дали трещин. Потом разрезали их на части, очищали, выбирали сердцевину. Такие цилиндрические обрубки древесного ствола толщиной от 80 сантиметров и более имели длину 1,5—2 метра. Снизу и сверху отверстия забивали деревянными колодками или толстыми дощатыми кругами, просверливали два круглых отверстия для входа и выхода пчел, прорубали должею, как в борти, и прилаживали деревянный брусок, закрывающий это продолговатое отверстие. Иногда для дополнительной защиты должеи от птиц двумя деревянными гвоздями прибивали широкую доску.

Такие отделенные от живых деревьев обрубки-чураки стали называть колодами. В отечественном пчеловодстве появилось новое понятие — ульи.

Для изготовления улья-колоды служили сосна, липа, дуб, ветла, тополь и другие толстые деревья.

Ульи на деревьях. Бортники знали, что пчелы не любят жить низко. Рой никогда не поселится в борть, находящуюся близко к земле, если рядом, выше, есть свободная борть. Пчеловоды не допускали мысли, что пчелы могут нормально жить в колодах, стоящих на земле. Здесь сырость, мокрота, мыши, жабы, скот, да и небезопасно от зверей и воровства, поэтому по традиции колодные ульи поднимали на деревья на такую высоту, на которой прежде устраивали борти. Это были, так сказать, искусственные борти. Пчеловоды следовали природе пчел. Она и тут служила им примером.

Пчелы по-прежнему оставались в привычных для них естественных условиях — в кронах деревьев и в безопасности. Колоды поднимали и укрепляли на толстых сучьях (рис. 10, 11). Привязывали их к стволам веревками или скрученными ветловыми прутьями. На дереве подвязывали по две-три колоды одну над другой летками в разных направлениях. Бортническая практика убеждала, что такое близкое многоэтажное расположение жилищ не мешало роям заселять их и жить.

Устраивали для колод и специальные вышки — палата, одры, станы. Обычно подыскивали для этого два рядом растущих дерева или одно толстое с развилкой. Стволы или развилины связывали прочной рамой из толстых деревянных брусков. Стволы крепко стягивали клиньями, чтобы не шатались даже в сильный ветер. Затем на высоте 4—6 м насквозь пробуравливали стволы и в отверстия забивали крепкие дубовые бруски так, чтобы их концы оставались свободными. На бруски клали две или четыре балки и настилали толстые доски — подмостки, которые прибивали длинными прочными деревянными гвоздями, чтобы концы их торчали снизу на 30—40 сантиметров. Получался помост, напоминавший деревенские палати. Гвозди забивали не только в балки, но и по всей толщине настила. Они защищали колоды от медведей. На первый слой досок настилали второй и третий, прибивая их большими гвоздями. Получалось очень прочное сооружение, выдерживающее большую тяжесть (рис. 12). Медведь не мог проломить его головой.

На палати устанавливали колоды. Над ними на крепких сучьях привязывали еще колоды.

Станы делали и на столбах высотой 5—6 м от земли, вкопанных вокруг толстого дерева.

От дождя колоды покрывали берестой, еловым или липовым лубом, а чтобы кровлю не сдул ветер, сверху придавливали тяжелыми дубовыми досками.

Для защиты от медведей, которых манил медовый дух от такого скопления пчел, к стволу, под палатями, подвешивали на крепких веревках толстый суковатый чурбан, который мешал зверю добраться до ульев.

Возле колод укрепляли всевозможные отпугивающие устройства — трещотки, чучела, деревянные обручи с колокольчиками, звука которых медведи боялись и уходили от опасности.

Пчел в колодах тревожили дятлы, особенно зимой. Иногда они проклевывали толстые стены колод, добирались до гнезда и разоряли его. Для отпугивания их вешали чучела ястреба, филина, совы и других хищных птиц.

Палатей в лесу устраивали много, в зависимости от числа семей.

Подъем тяжелых колод на значительную высоту был не под силу одному человеку и даже семье пчеловода, требовал особых приспособлений. Для облегчения пользовались различными подъемниками — лебедками, блоками или воротами наподобие колодезных — круглыми двухметровыми деревянными валами толщиной до 20 см с крестовинами-рукоятками. Такой вал сажали на ось, укрепляли на сучьях, привязывали к нему веревку, а к другому концу — колоду. При вращении канат наматывался на вал и поднимал улей (рис. 13). Вместе с ним обычно поднимался и пчеловод, где надо пропуская его между сучьями.

На вал насаживали и большое деревянное колесо, которое приводили во вращение ногами, наступая на спицы (рис. 14).

Подъемные устройства обычно были общественной собственностью, ими пользовались все пчеловоды селения. Они помогали друг другу и в подъемных работах.

Колоды на настилах размещали группами, неподалеку друг от друга так, чтобы к каждой можно было подойти и чтобы пчелы не путались.

Уход не отличался от ухода за бортными семьями: весной удаляли накопившийся за зиму сор и мертвых пчел, осенью с ножом и куревом обходили свои «кузовые» владения и подрезали медовые соты, на зиму, для защиты, обвязывали колоды хворостом с листьями. Так из года в год и стояли колоды на настилах. Однако пчеловоду стало удобнее работать с пчелами, чем раньше в бортях, проще наблюдать за их жизнью.

Пчеловоды-промышленники и коммерсанты для увеличения числа семей и для продажи пустые навощенные колоды — пни незадолго до роения устанавливали на деревьях в самых лучших местах леса. Они стихийно заселялись «шатущими» роями. Осенью, после отбора лишнего меда, колоды с молодыми семьями увозили домой. Весной их продавали или вновь возвращали в лес-на деревья и получали от них мед.

Эту систему пчеловодства вправе можно назвать ульебортевой, переходной формой от бортничества к колодному пчеловодству, так сказать, домашнему бортничеству. Между прочим, в первое время колоду по привычке называли бортью.

Пасеки. Исключительная трудоемкость размещения колод на деревьях, особенно когда их было много, заставила пчеловодов опустить их на землю и собрать в одно место, чтобы легче за ними присматривать и охранять, удобнее работать. Толчком к этому могла послужить простая случайность. Забытая на земле семья не только не погибла, но и оказалась не менее продуктивной подвязанных к веткам. Это было открытием пчеловодов, к сожалению, недооцененным историей.

Так как пчелы — лесные жители, места для колод находили на лесных полянах, займищах, засеках, небольших перелесках или специально готовили, вырубая, посекая для этого деревья на небольших участках. Так появились посеки, которые потом стали называть пасеками. В прежнее время пасеки всегда находились в лесах, на лесной расчистке (рис. 15).

Для защиты от медведей срубленные деревья валили так, чтобы верхушками и заостренными ветками они были напралены наружу, а комлями — внутрь. Такое ограждение — густой древесный вал, окружавший пасеку, — было неприступным и для скота, который мог зайти и опрокинуть ульи.

Огораживали пасеку плетнем, окружали кольями, шестами либо обводили рвом и валом. Считалось очень важным, чтобы место было сухое, теплое, пасека закрыта от сильных ветров, особенно северных.

Колоды ставили вертикально на какие-нибудь подставки — камни, обрубки дерева, невысокие деревянные скамейки, кирпичную кладку, низенькие плетни или на колышки, чтобы не гнили от сырости. Для устойчивости бечевкой или крученой соломой привязывали их к дереву или вбитому двухметровому колу.

Основой для возникновения пасечного хозяйства послужило не только ухудшение естественной медоносной растительности — сокращение площадей под широколиственными лесами, распашка освобожденных от леса земель, но и освоение восточнославянскими племенами культуры энтомофильных растений, значительное расширение посевов гречихи — нового и весьма сильного источника нектара, приближенного к населенным пунктам. Гречиха занимала уже видное место в хозяйстве страны.

При выборе места под пасеку оценивались и медоносные возможности. «Особливо же стараются пасеки заводить неподалеку от больших рек, — писал П. И. Рычков в статье «О содержании пчел» (1767), — где вода вокруг поднимается, ибо около сих мест всякий лес и кустарники скорее распускаются и цветут, да и травы цветут и растут скорее. Из деревьев — самое лучшее липа, а из трав — гречиха и козлец».

На пасеке устраивали небольшую избушку для пчеловода и хранения пчеловодных принадлежностей.

Обычно появление первых пасек на Руси историки относят к XIV—XV векам, а в лесной зоне и центральных районах — к более позднему времени — XVII столетию. Однако согласно некоторым дошедшим до нас сведениям можно утверждать, что в безлесных местах они начали возникать значительно раньше. В X веке арабский писатель Ибн-Даст сообщал, что восточные славяне из дерева выделывают «род кувшинов, в которых находятся у них и ульи для пчел, и мед пчелиный сберегается». Побывав в начале XI века на юго-западе Киевского государства, иностранный путешественник Галл писал: «Я видел в этой земле удивительное множество пчел, пчельников, пасек на степях и борти в лесах, я заметил в ней чрезвычайное обилие меда и воска».

При раскопках Райковецкого городища в Среднем Приднепровье были обнаружены доски со следами сотов. Эти реликвии относятся к XII столетию. Слово «пасека» упоминается в одной из купчих крепостей на имение в Южной Руси в 1400 году. Как раз в это время появляются деревни с названиями Пчелки, Пеньковка, Липовая колода, фамилии Пасечниковы, Пчельниковы.

Массовое распространение пасек на Руси характерно для развитого феодализма, в недрах которого складывались капиталистические отношения. Организация крупных царских пасек в несколько сот и даже тысяч семей в середине XVII века, как писалось в царском указе, путем сбора «по улью с двора или по два, а будет мочно и не в тягость и по три...» и даже одолжения взаймы говорит о том, что пасечные формы пчеловодства в это время были у крестьян обычными, широко распространенными и давно известными.

Наряду с лесными пасеками, среди которых было немало крупных, появлялись и домашние. Обычно это небольшие, в несколько колод, пчельники (рис. 16). Полагают, что возникновение пчельников связано с началом разведения культурных растений — деревьев и трав. Так, в Древней Греции пчельники появились после введения в культуру маслины. Как повествует миф, пастушеский бог Аристей научил греков добывать масло из маслин и в то же время научил их пчеловодству. Аристотель указывал на полезность посева люцерны возле ульев.

И хотя славянские земли были еще богаты липой и другими медоносами, разведение плодовых деревьев и гречихи способствовало появлению домашних пчельников. Размещали их на приусадебном участке чаще в плодовом саду, где колоды меньше подвергались действию ветра и летнего солнца, или на огороде. Впоследствии были выработаны правила, которые предусматривали расположение их не ближе 10 м от проезжих дорог и пастьбы скота ив 100 м от соседних пчельников.

Колодное пчеловодство по сравнению с бортевым — более интенсивная и доступная форма пчеловодного хозяйства. Если раньше бортничество было практически потомственной профессией, то теперь представилась возможность заниматься пчеловодством каждому — пчел можно было купить, перевезти, разместить возле дома. С другой стороны, открылась перспектива концентрации отрасли на основе капиталистического способа производства — организации крупных пасек коммерческого назначения.

Колода вошла в историю отечественного пчеловодства как русский улей. Особенно она была распространена в лесной северной и средней России. Колоды были и на убогом пчельнике бедного простолюдина — мужика, и на ухоженных лесных пасеках в несколько сотен или тысяч семей богатого землевладельца и лесопромышленника. Колода явилась прообразом многих последующих конструкций ульев, родившихся на нашей национальной почве.

Известные в мире современные ульи не имеют общего корня. Улей как искусственное жилище пчел создавался и совершенствовался по-своему во всех районах Земли, где жили пчелы и люди занимались пчеловодством.

Разные по объему и наружности были колоды, неодинаковой толщины и высоты — от небольших и не очень толстых до колод-гигантов, в которых мог свободно поместиться человек. Все зависело от кряжа, из которого выделана колода. В Музее пчеловодства Научно-исследовательского института-пчеловодства хранится колода «Прапращур». Выдолблена она из кряжа огромного дуба. Высота ее полтора метра, в обхвате — два метра. По преданию, несколько столетий простояла она на территории Измайловского леса под Москвой и почти всегда была заселена пчелами.

Все колоды (их называли по-разному — пеньки, липни, чурбаки, колодези) устроены одинаково. Делали их из кряжей со здоровой или так называемой ситовой древесиной, а не из дуплистых обрубков, как прежде. Внутри — выдолбленное полое круглое искусственное несквозное дупло, сбоку узкая щель — должея (дель, колодезня), которая закрывалась втулкой (затвором, тварью, должаном) с отверстиями для входа и выхода пчел — летками (очками). Их обыкновенно два: один под другим или один вверху, другой внизу. Но могло быть и больше или только один. Тварь укреплялась особыми колышками и не выпадала. Стенки, голова и низ колоды толстые, теплые.

Чтобы колоды от жары или старости не растрескивались, их иногда сбивали вверху и внизу деревянными или железными обручами, от дождей и солнца накрывали широкими досками, большими щепами, глиняными крышками-мисками, на которые надевали соломенные колпаки-шапки. Так выглядели старые, толстостенные, с глубокими трещинами, почерневшие от времени, изъеденные червоточиной колоды. От гниения и порчи насекомыми их иногда обмазывали глиной и особой замазкой или даже окрашивали краской, правда, очень редко.

При заселении пчелами для большей прочности гнезда, поддержания и подпорки сотов внутрь колоды вставляли поперечные палочки — снозы, впорицы, располагая их крест-накрест.

Уход за пчелами в колоде довольно прост. Первая работа ранней весной — подчистка дна, удаление мертвых пчел и сора, накопившихся за зиму. Потом, когда потеплеет, оценка качества гнезда и семьи, уточнение количества корма. Если соты выпачканы и заплесневели, их вырезали. Кроме того, удаляли трутневые соты, подрезали старые, старались увидеть расплод, чтобы определить качество матки. Для этого открывали верхнюю часть колоды. Если расплод разбросанный, редкий, матку в роевую пору заменяли на роевую. Очищали стенки колоды; если было мало корма, давали в посудине на дно колоды литра два сыты — разведенного водой меда или чистого меда. Если улей не силен пчелами, сокращали летки, чтобы облегчить охрану гнезда и сбережение в нем тепла.

Колодное пчеловодство — роевое. Роями пополнялась и восстанавливалась пасека. Они — единственное средство, на котором держались пчельники. Роям были рады. Регулировать роение пчел в неразборном улье почти невозможно. В начале июня пчелы обычно начинали «вылегать», выкучиваться. Это считалось предвестником роения. Пчеловоды, как правило, ждали, когда семьи сами прекратят роиться. Нередки израивания семей, особенно в тесных колодах и ближе к югу, где лето жарче и длиннее.

Рои сажали в колоды или с сотами, которые в них оставались после того, как ранее находящиеся семьи, чаще поздние рои, были объединены с другими, или наващивали новыми сотами. Для этого куски светлых сотов шириной в ладонь окунали в расплавленный воск и прикладывали к голове колоды. Для удобства ее переворачивали верхом вниз. Сначала сотики прикладывали по сторонам, а потом в середине. Рой, получивший начаток гнезда, всегда приживался, значительно быстрее отстраивал гнездо, чем тот, который был посажен в порожний улей.

Колодники имели возможность определять роевое состояние семей, вовремя подготовиться к роению, более целесообразно использовать рои в своем хозяйстве — оставить жить самостоятельно, если рой тяжелый, или подсыпать к другому, несильному «для проку», потому что небольшой роек, если и отстраивался, оставался без меда. Они заметили, что чаще роятся семьи в маломерных колодах и реже в колодах больших, просторных. В технологии пчеловодства и познании инстинктов пчел это был уже шаг вперед по сравнению с бортничеством. Колодники первыми задумались о противороевых приемах.

Борьба с роением оказалась настолько сложной проблемой, что занимала умы многих выдающихся русских пчеловодов, и до сих пор окончательно не разрешена.

Безудержное естественное роение требовало постоянного присутствия колодника на пчельнике, снижало общий выход меда.

В практике пчеловодов-колодников было известно несколько способов искусственного роения — «взятие насильного роя», хотя и весьма трудоемких. В основу их положено отделение пчел и матки от семьи, готовящейся к роению. Один из них — отгон.

Для искусственного роя готовили колоду, как и для обычного роя. В колоде, от которой хотели взять рой, подрезали соты снизу и относили ее шагов на 20—30 в сторону и на ее место ставили колоду для роя. Отнесенную колоду переворачивали вверх дном и начинали несильным стуком подгонять пчел снизу вверх. Они действительно покидали соты и уходили в бессотовое свободное пространство улья. Когда здесь собиралась большая масса пчел, их черпали большой деревянной ложкой и ссыпали в роевню. Обычно среди них оказывалась и матка. Отогнанный рой переселяли в подготовленную для него колоду. Осиротевшая семья — «старик» выводила себе новую матку из имеющихся у нее роевых маточников. Потеряв большую массу пчел, которые составляли ядро будущего роя и всех рабочих, полевых пчел, она уже не роилась.

Практика подтвердила необходимость делать отгонные рои пораньше, чтобы обе семьи пришли в надлежащую силу к цветению основных медоносов, но не настолько рано, чтобы не подкосить «старика» и не создать малосильную новую семью.

Старались не допускать роение отбором от семьи лётных пчел и меда. Улей относили на другое место, а взамен ставили свободный с маткой в клеточке. В него слетал ходак. В основной семье вырезали всю «голову» с медом. Разрушенное безмедное гнездо оказывало на ослабленную семью довольно сильное противороевое действие. Даже в неразборной колоде мыслящие пчеловоды пытались вести рациональный уход.

Однако противороевыми приемами пользовались немногие. Основная масса пчеловодов-крестьян считала насилие над пчелой грехом и водила пчел по принципу: «незамай пчелу» и «не всё хорошо, что пишут».

Колода в большинстве случаев из-за незначительного объема не позволяла семье заготовить много меда. Почти все гнездо бывало занято расплодом. Непроизводительно использовались и пчелы, и медоносы. Пчеловоды-бортники, которые обзавелись домашними пчельниками, убедились, что сбор меда от борти или улья, подвешенного на дереве в лесу, бывал больше, чем от «пенька» на пчельнике, тем более если этот «пенек» невелик. И объем играл роль, и скученность пчел, и то, что в лесу больше цветов и что семьи весной начинали раньше работать и быстрее росли.

Мед вырезали недели через полторы-две после окончания главного медосбора, чтобы пчелы могли сложить себе корм на зиму и он созрел. Как и в бортях, соты подрезали снизу примерно на треть, оставшиеся служили для расплода и меда. В среднем от колоды получали 6—8 килограммов меда.

Способы отбора меда были довольно грубые. Колодник вооружался куривом — головней и, если пчелы не спокойны, раздувал ее так, что в дыму уже ощупью вырезал соты. Гибло немало пчел, попадала под нож и матка, коптились соты. Недальновидные пчеловоды вырезали слишком много меда, оставляя пчелам мало корма. Пчелы у них погибали от голода зимой или в начале неблагоприятной весны. Наоборот, заботливые и знающие пчеловоды, прекрасно владевшие древней техникой ухода, выработанной бортниками-чародеями сотни лет назад, из гнезд не брали ни золотника меда и оставляли его совершенно нетронутым. Отбор меда они переносили с осени на весну, когда уже был близок новый медосбор. Недостаток корма пчелам никогда не угрожал. Наоборот, у них всегда находились обильные запасы. При такой до предела простой и разумной системе семьи не только сохранялись зимой, но и выращивали к медосбору мощные резервы. Эти пчеловоды обычно водили пчел в колодах-великанах.

Обильные зимние запасы — важнейший принцип благополучной зимовки. Выработанный еще бортниками, он нашел убедительное подтверждение практикой колодников, оставаясь незыблемым и для современного пчеловодства.

Колодники отрабатывали и технологию зимовки пчел. При подготовке к зиме слабые семьи — изроившиеся и поздние рои — объединяли, присыпали одну к другой. Порознь они не выживали. Зимовали пчелы как на воле, так и в укрытиях — омшаниках. Но первые колодники — вчерашние бортники зимовников не знали. Лесные пчелы превосходно переносили любые холода и морозы средней и северной России в колодах, ничем не защищенных, даже не укрытых снегом, находясь всю зиму на помостах, открытых буранам и ветрам. Практика убеждала, что если семьи хорошие и сильные, то не только стужа, но и самые жестокие морозы им невредны. Колоды и теперь стояли на пчельниках круглый год.

Низ колоды для тепла и поглощения излишней влаги, как и в бортях, обычно заполняли соломой или мхом, оставляя под гнездом свободное десятисантиметровое воздушное пространство. Если соты доходили до пяты — дна колоды, их специально подрезали. Воздушная камера улучшала зимовку. Этот очень важный технологический прием не потерял своей ценности до сих пор. Иногда колоды обертывали снаружи соломой. Зимовали пчелы и без всякого утепления.

Зимовники появились позднее. Суровые морозы, оттепели и дожди, ранний припек солнца весной, которые приводили к порче колод, очевидно, заставили находить укрытия для сохранения пчелиных жилищ. К тому же признавали, что слабые, «тощие пчелы» лучше сохраняются от великих морозов в омшаниках. Это обычно были случайные, хозяйственные постройки — плетеные клети, обмазанные глиной, погреба, подполья домов, риги, кладовые, бревенчатые, плотно срубленные сараи на мху. Чаще пчелы зимовали плохо, особенно в сырых душных помещениях, семьи ослабевали, много их погибало. Потом стали делать для пчел специальные омшаники.

В крестьянском хозяйстве омшаники появились значительно раньше, чем их начали использовать как зимние хранилища для пчел. В небольшие низкие рубленые бревенчатые сараи, стены которых мшили для тепла, содержали зимой новорожденных телят и ягнят. Чаще мшаник входил в состав общего хозяйственного двора. Когда пчеловоды начали строить мшаники для своих целей, они располагали их подальше от жилья, поближе к пчельнику, чтобы пчелам было спокойнее зимовать. Делали их из толстых бревен. Чтобы их омшить (отсюда и название — омшаник), в бревнах вырубали пазы. Омшаники окон не имели, были темными помещениями. Их поэтому иногда называют темниками.

Омшаники строили и толстостенными саманными, плетеными, глинобитными. Деревянные для тепла чаще углубляли в землю. Появились полуподземные и подземные зимовники, которые изолировали пчел от низких температур, с самыми разными вентиляционными устройствами. Чтобы перенести огромный колодный улей с пчелами в зимовник или опустить его в погреб, а весной вынести, требовалось 5—6 сильных крестьян.

Впервые создавалась система зимнего содержания пчел в укрытиях. Колоды ставили на подставки, летки оставляли открытыми и зарешечивали их от грызунов. Иногда в самом верху для вентиляции специально пробуравливали отверстие, что улучшало зимовку, в помещении прорубали отдушники для выхода излишнего тепла и испарины, которые затыкали в морозы. Губительное действие духоты и сырости продолжает оставаться одной из причин неблагополучной зимовки пчел в помещениях до сих пор.

Кроме ульев-стояков, колоды делали и лежачими (рис. 17). Они были распространены в юго-западных районах и на Кавказе. Колода-лежак представляла собой расколотое пополам или вдоль распиленное на две равные части толстое полутораметровое бревно. Чем толще было оно, тем считалось лучше. Самый малый диаметр колоды — 40 сантиметров (рис. 18). В обеих половинах выдалбливали середину, так что получалось два корыта. Когда одну половину накладывали на другую, составлялся улей со значительной пустотой. Имел он три круглых летка в торце на линии соединения половинок. Колоды от дождя накрывали лубками и прижимали их камнем (рис. 19).

Пчелы приващивали соты к верхней половине. Располагались пласты обычно поперек колоды, от нижней отделялись небольшим пространством — проходами, так что если снимали верхнюю часть колоды, то гнездо не нарушалось, оставалось нетронутым. Щели между половинками пчелы заклеивали прополисом, даже если они были сантиметровыми, или их замазывали глиной.

Весной пчелы гнездились в той части улья, которая находилась ближе к леткам. Отсюда семья по мере роста углублялась в середину, осваивая все пространство. Расплодная зона всегда примыкала к летковой стороне, в конце колоды пчелы складывали мед.

Колоду клали на козлы из кольев с небольшим уклоном (голова чуть выше пяты) или подпирали летковый конец большим камнем. Под нижнюю часть, чтобы она не портилась, подкладывали плаху, камень или колодку. Сверху прикрывали берестой или дощатой крышей.

Уход за пчелами в лежачих ульях не отличался от стоячих. Мед в хороший год вырезали 2—3 раза. Его бывало до двух пудов. На зиму колоды сносили под навес и укладывали штабелями, как дрова. Простейшая лежачая колода стала родоначальницей ульев-лежаков последующих конструкций.

Дуплянки и сапетки. У южных славянских пчеловодов в местностях степных, безлесных возникла и получила довольно широкое распространение дуплянка — бездонная колода (рис. 20). Если обычная колода открывалась сбоку, то дуплянка — снизу, по аналогии с дуплом. Дуплянка и возникла как подражание дуплу — эталону для всякого улья.

Дуплянки-бездонки выдалбливали или выпиливали из обрубков мягких пород деревьев — ветлы или липы. Сначала просверливали отверстие длинным буравом, потом узкими пилами выпиливали сердцевину. Высота ее — до метра, толщина стенок — 4—5 сантиметров. Трещины замазывали глиной с коровяком. Леток делали в самом низу продолговатым или треугольным по выпавшему суку. Там, где леса было мало, приспосабливали для роев кадушки, плели из соломы колпаки. Дуплянку ставили на доску или прямо на землю, постелив на нее солому, чтобы пчелы не страдали от холода, особенно весной. На пасеке слабые семейки ставили впереди. Это способствовало усилению их осевшими на них пчелами из других семей во время хорошего медосбора. Весной, если было мало меда в гнездах, давали разведенный водою мед. Чашечки с ним ставили под сотами на ночь, чтобы избежать нападения чужих пчел.

Доступ к пчелам — только снизу. Для этого дуплянку переворачивали вверх дном. Отсюда как на ладони было видно состояние семьи — ее сила, расплодные соты, роевые мисочки и маточники. Так же контролируют состояние семьи и современные пчеловоды-многокорпусники, приподнимая расплодные корпуса и заглядывая в них снизу. Однако как-то воздействовать на пчел в дуплянке практически невозможно.

Вырезка меда затруднительна. Дуплянка, пожалуй, представляла больше удобства пчелам, чем пчеловоду.

Пчеловоды заметили, что в дуплянках пчелы все-таки меньше роились, чем в колодах. В них было прохладнее, тем более когда под ними делали подкопы — ямы, чтобы предоставить пчелам больше места для работы во время медосбора. Пчелы подстраивали соты, опускали их ниже, заливали медом. Это давало возможность брать гораздо больше полномедных сотов. Однако после проливных дождей в ямы натекала вода. От сырости появлялась плесень в гнезде, оно становилось непригодным для дальнейшего использования. Так как на подкопы ставили лучшие семьи, их приходилось уничтожать, отбирать мед и перетапливать соты.

Дупляночное пчеловодство — роевое, как и во всех неразборных примитивных ульях.

В омшаниках дуплянки клали набок, одну на другую сотами отвесно к полу.

На Кавказе, в предгорьях Северного Кавказа, в Подкарпатской Руси пчеловоды разводили пчел в сапетках (рис. 21) — плетеных куполообразных корзинах без дна, обмазанных глиной с навозом (слово «сапетка» в переводе с черкесского — «корзинка»). Плели их из гибких ивовых прутьев или молодых побегов орешника, из соломы (рис. 22). Иногда лепили из глины, как кувшины. Глиняные ульи называли турецкими, хотя они были распространены и в Греции, и в соседнем Афганистане, и в Иране. Эти примитивные ульи защищали пчел и их гнезда от дождей и ветра, от жары и холода. Они, как правило, небольшие, высотой 70—80 сантиметров, шириной около полуметра, вмещали по 5—9 сотов.

На пчельниках сапетки ставили близко, почти вплотную друг к другу, часто на общую подстилку или прямо на землю под одну крышу из осоки или соломы (рис. 23). Пчелы в сапетках — этих очень тесных и малых помещениях — оказались неуправляемыми. Для них было характерно безудержное роение. Семьи отпускали по 6—7 роев один другого меньше. Нередко рои сами роились, а семьи после окончания роения снова, во второй раз, входили в состояние роения и начинали роиться. Весь уход состоял в ловле роев, посадке их в ульи и отборе меда. Когда отбирали мед, сапетку (кош) клали набок или переворачивали вниз головой и специальным ножом вырезали куски сотов (рис. 24).

Сапетку считают самым древним ульем. Греки с древнейших времен водили пчел в плетеных из лозы ульях, обмазанных глиной. Полагают, что горцы Западного Предкавказья позаимствовали сапетку у греков, поселения которых когда-то процветали на восточном берегу Черного моря. С ними они торговали диким горным медом, добытым в скалах.

У горцев можно было встретить небольшие пчельники под чинарами около саклей и крупные пасеки по нескольку сот сапеток в горах. Часто размещались они в зоне альпийских лугов, на большой высоте, в неприступных местах, соединенных с долинами узкими пешеходными и конными тропинками.

Теперь сапетку можно встретить только в музеях.

Кочевка от снега до снега. Интенсивное освоение земель и уменьшение медоносных растений резко снизили возможности получения меда вблизи населенных пунктов. Образовались периоды, в которые пчелы не накапливали мед, плохо питались сами. Это неизбежно вызывало необходимость отыскивать в других местах богатые источники нектара и подвозить к ним пчел. Родилась новая, кочевая форма пчеловодства, которой в истории отрасли и производства меда суждено сыграть выдающуюся роль (рис. 25).

Первый и весьма важный шаг в этом направлении был сделан уже тогда, когда человек сумел переместить естественные убежища пчел—дупла и борти — на пасеку. Жилищу была придана подвижность, которым оно раньше не обладало. Оказалось, что и сами пчелы способны переносить транспортировку.

Россия располагала еще огромными естественными медоносными ресурсами — липовыми лесами, заливными, суходольными и горными лугами (рис. 26). Расширялись площади под гречихой и подсолнечником. Мысль о посеве медоносных растений, предназначенных специально для пчел, у русских пчеловодов возникла намного позднее.

У других народов, земли которых не изобиловали медоносами, как наша русская земля, кочевка с пчелами была известна давно. У египтян она была обычным явлением уже пять тысячелетий назад. На плотах со своими пчелами они плавали к истокам Нила, где медосбор наступал раньше, а потом, по мере зацветания медоносов, постепенно двигались вниз по течению. Пчелы летали с плотов, медосбор во много раз удлинялся.

На острова Эгейского моря кочевали греки. Они плавали с пчелами вокруг заросших медоносами морских берегов на разных судах, и когда суда становились от меда тяжелыми и погружались глубже, они вырезали соты с медом.

Испанцы перевозили пчел на обильные пастбища на мулах, а в странах Азии — вьюками на верблюдах. В Древнем Риме возили пчел в Сицилию и даже на острова Крит и Кипр.

Из истории известно, что древние афиняне вьюками поднимали пчел на гору Гимет, чтобы собрать на ней особый горный мед. Китайцы ежегодно переселяли пчел на места, богатые медом.

С давних пор знали кочевое пчеловодство народы Кавказа, хорошо известно оно было в западных и восточных славянских землях.

Кочевка требовала немалого искусства. Потревоженные и запертые в ульях пчелы в жаркое летнее время могли задохнуться, соты от толчков обвалиться. Техника перевозки складывалась, отрабатывалась и совершенствовалась в процессе практики.

Немало погибло пчелиных семей, зажалено или сорвалось в пропасть лошадей, прежде чем были выработаны принципы и сложилась техника кочевого пчеловодства.

Пчел перевозили на повозках лошадьми или волами, вьюками, на лодках и баржах как на близкое, так и на дальнее расстояние. Требовалось иногда несколько суток пути. Прежде всего пчел запирали в улье, чтобы не растерять их в дороге и они не жалили животных. На повозку стелили солому, которая смягчала удары при движении по неровной дороге. Колоды клали боком так, чтобы соты ребрами приходились перпендикулярно дороге, а не плашмя. Предварительно на колодах отмечали мелом направление сотов. Соты опирались на бок улья и стояли прочно. Это исключало их поломку.

Сапетки и дуплянки переворачивали и ставили тяжелой головой вниз. Соты также не разрушались. Открытое дно затыкали соломой или обвязывали редкой тканью, которая пропускала воздух. Вентиляция считалась первым условием благополучной перевозки. Беспрепятственный воздухообмен в ульях признается решающим и в современных кочевках.

В колодах пчелы уходили в свободное от сотов пространство внизу, а в дуплянках и сапетках поднимались вверх, где также не было сотов. Это улучшало их состояние.

На воз устанавливали обыкновенно до 20 дуплянок, между которыми прокладывали солому, которая смягчала удары при толчках и сотрясениях. На арбу сапетки ставили в два ряда и два этажа. На двухколесной горской арбе их умещалось более двадцати.

Воз с ульями хорошо увязывали, чтобы они не шатались. Перевозка волами считалась более удобной. Они шли тихо, ровно, при спуске сдерживали повозку, не так потели, как лошади. Если даже на них и нападали пчелы, вышедшие из какого-нибудь плохо подготовленного к кочевке улья, они на ужаления реагировали не так остро, как лошади, которых удержать в таких случаях почти не удавалось. К тому же волов за одну минуту можно было отпрячь.

В горной местности на лошадь навьючивали две колоды или четыре сапетки.

При многодневных кочевках делали остановки — дневки. В полдень расставляли ульи в стороне от дороги, у медоносов, чтобы пчелы «отдохнули» и полетали. К вечеру, как только солнце садилось и пчелы возвращались домой, вновь трогались в путь. Ночные перевозки прочно вошли в практику. Если перевозили днем, то выбирали погоду прохладнее, пасмурнее, чтобы пчелы «не залились» медом, особенно когда его в ульях много. От жары тяжелые соты размягчались, обрушивались, мед вытекал, пчелы тонули в нем и погибали.

Если перевозили пчел по рекам, то пользовались самыми большими лодками — баркасами или долблеными дубами. На хорошем баркасе помещалось 50—60 ульев, а на дубе — 20—30 колод.

Кочевую пасеку располагали обычно в лесу, на опушке или в кустах, а в поле — во рву или на склоне лощины, чтобы местность защищала пчел от ветра. Семьи послабее ставили ближе к медоносам, впереди сильных, для усиления их налетными пчелами.

Кочевали пчеловоды неоднократно в сезон — с одного медоноса на другой. Опытные пасечники-знатоки весной вывозили пчел в лес, где много ивы и кленов, потому что понимали, какое значение для усиления семей и подготовки их к решающим медосборам имели весенние нектароносы и пыльценосы, а летом — на поля к посевам гречихи. Они старались содержать пчел среди обильной медоносной растительности от снега до снега.

На Кавказе с сапетками путешествовали около восьми месяцев — с ранней весны до глубокой осени. Часто со стадами овец брали с собой пчел. Пасеки не только давали много меда, но за это время за счет роев значительно увеличивались. Горцы нередко объединялись в артели по 800—1000 сапеток, нанимали старого опытного пчеловода, которому поручали весь уход. В период роения — самого напряженного времени — хозяева пасек выезжали к пчелам и сами работали с ними. Совместные кочевки себя оправдывали и лучшей организацией перевозки, и снижением затрат труда и времени, и обогащением знаниями, неизбежным при общении пчеловодов. У кабардинцев существовал даже народный праздник — день первого роя. Объединение пчеловодов стало традиционной и распространенной формой организации кочевок к медоносам, которая в любительском пчеловодстве сохранилась до наших дней.

Для жизни в кочевых условиях возили с собой простую походную палатку из холста или соломенных матов.

Кочевка — старый и надежный способ пчеловодства.

Роебойная система. Отбор меда, особенно из дуплянок и сапеток, был неудобным и чрезвычайно затруднительным. Эти ульи, кроме нижнего, не имели другого отверстия, через которое можно было бы вырезать медовые соты. Чтобы завладеть медом, в практику вошел способ закуривания пчел. Известен он с глубокой древности и был распространен у других народов, где пчел водили в сапетках. Сама конструкция улья породила и обусловила эту так называемую роебойную систему пчеловодства.

Пчел закуривали сернистым газом. Небольшой кусок тряпки, навернутый на конец палки и пропитанный расплавленной серой, поджигали и подкладывали под дуплянку или сапетку, которую предварительно ставили на вырытую яму. От густого ядовитого дыма пчелы задыхались и осыпались. Закуривали, естественно, тяжелые, медистые ульи. Погибали, таким образом, самые сильные семьи. Из ульев вырезали весь мед.

Торговля медом находилась в основном в руках частного капитала. Медопромышленники осенью ездили по селам и закупали мед. Они привозили с собой заранее заготовленные серники. Эти купцы-медоломы, в ежовых руках которых целиком находились мелкие крестьянские пчельники, отбирали на них тяжелые ульи, платили пчеловоду мизерную цену за штуку и сами закуривали пчел. Мед они большей частью покупали огулом — «на пень», а не «на пуд».

Земледельцу-пчеляку, занятому хозяйственными заботами, непросто было самому сбыть на рынке лишний мед. Этим и пользовались медовщики-оптовики. С собой они привозили и бочки под мед.

Ульи с погибшими пчелами сносили в одно место, где все содержимое в них — мед, пергу, оставшихся на сотах мертвых пчел, а иногда и расплод — складывали в бочку. Для обрубки снозов и отделения сотов от стенок дуплянки и сапетки употребляли особый резец, сделанный из железного прута, один конец которого выкован и заострен в виде лопатки. Улей выскабливали от приставших к стенкам кусочков сотов закругленной кочергой — крюком.

В громадной шестипудовой бочке соты уминали и уплотняли деревянным шестом. Этот «битый» мед нередко шел прямо на рынок. Торговля медом-сырцом, или серым медом, не считалась в то время предосудительной. Наоборот, присутствие в меде сотов и пчел подтверждало его натуральность. Однако чаще «битый мед» подвергали обработке. Это повышало на него цену.

Скупщики-медопромышленники через отверстие в дне бочки спускали мед-самотек в посуду или очищали серый мед на медоспускной бане. Получался так называемый банный мед, отделенный от воска теплом.

Сами пчеловоды вырезанные соты с медом сортировали: светлые обычно шли на продажу, из темных получали мед-самотек, или подцед. Соты складывали в деревянное корыто, на дно которого клали слой чистой соломы. Корыто ставили наклонно. Соты мяли руками. Мед через отверстие в корыте стекал в подставленную посуду.

Закуривали не только сильные семьи, но и самые слабые, наилегчайшие, не подготовившиеся к зимовке и не способные ее пережить. Плохие семьи давали 2—6 килограммов меда, а лучшие — 12—16 килограммов. По довольно основательным расчетам Н. М. Витвицкого, в России ежегодно убивали около 10 миллионов пчелиных семей.

При роебойной системе единственное средство поддержать пасеку — рои. Обычно на выбивку шло столько семей, сколько было получено новых, то есть уничтожались лишние семьи.

Роебойная система имела серьезные недостатки. Умерщвлялись лучшие, сильные семьи, которые могли бы составить капитал пчеловоду; получали нечистый мед, который ценился на рынке вдвое дешевле меда-подцеда. «Истребление на корень пчел, — писал выдающийся пчеловод и историк прошлого века А. И. Покорский-Жоравко, — есть, без всякого сомнения, истребление капитала».

Противоестественна природе пчеловодства и характеру русского человека грубость приемов. Однако в роебойной системе было и рациональное зерно. Ликвидация слабых непродуктивных «худых» семей, была целесообразна как в хозяйственном отношении, так и с точки зрения селекции. Пасека избавлялась от семей заведомо плохой наследственности, которые могли ухудшить генетическую основу остальных семей. В зиму оставляли «ульи доброй и средней семенной пчелы». Сознательно применялись доступные пчеляку приемы племенной работы.

Сильные медистые семьи, которых закуривали, успевали отпустить за сезон по нескольку роев. С первыми роями уходили старые матки. Рои-перваки принимали участие в главном медосборе и обеспечивали себя кормом на зиму. Они избегали уничтожения. Сохранялись в них и старые матки — генетическая основа сильных и продуктивных семей. Так что вопреки установившемуся мнению роебойная система в принципе своем не приводила к ухудшению наследственности пчел и их вырождению. Медоносные пчелы сохранили свои превосходные качества до наших дней.

Пчеловоды-колодники лесных местностей России в очень редких случаях закуривали пчел. Мед вырезать в колодах несложно. И не все дупляночники и сапеточники приняли роебойную систему и пользовались ею. В немалой степени сказалось отношение к пчеле как к существу святому, извечно почитаемому за полезность и трудолюбие. Убивать пчелу считалось в народе грехом.

Было предпринято много попыток найти способы отбора меда без умерщвления пчел. В технологию пчеловодства пасечники ввели перегон. Из лучших семей, от которых намечали вырезать мед, пчел пересаживали в новые дуплянки, заранее приготовленные, с прикрепленными к потолку кусками сотов. Улей с пчелами относили в сторону, устанавливали в опрокинутом положении и выкуривали их. Как только они начинали подниматься вверх, на дуплянку ставили ранее подготовленную дуплянку, место соприкосновения плотно обвязывали холстиной. Пчелы переходили в верхний улей. Пчеляк ускорял переселение постукиванием по нижнему улью. Верхний улей с пчелами ставили на место старого улья, а опорожненный уносили и вырезали из него соты. Такая система получила название перегонной. Она имела бесспорные преимущества перед роебойной. Семьи оставались живыми.

Перегон обычно делали недели за две до окончания медосбора или перед последней кочевкой. Семьи-перегоны, будучи сильными, успевшие отстроить гнездо и запастись медом на зиму, становились зимовиками. Даже если на плохой конец часть семей не доживала до весны, этот прием все равно себя оправдывал. Опытные пчеловоды им успешно пользовались.

Существовали и другие способы: соединяли по две-три семьи в одну или разгоняли пчел по соседним «пенькам». Сначала в дуплянке подрезали соты, потом переворачивали ее головой вниз и с помощью дыма и стука сгоняли пчел вверх. Когда они свивались клубком, их черпали большой ложкой и высыпали перед летками других ульев, усиливая их.

Первые усовершенствования ульев. Все более очевидными становились недостатки наших старых традиционных неразборных ульев, в которых не одно столетие водили пчел на Руси. В них не было возможности следить за состоянием семей, качеством маток, болезнями и воздействовать на них, контролировать роение. Практически пчелы продолжали оставаться неуправляемыми. Из-за ограниченного объема ни колода, ни тем более дуплянка и сапетка не позволяли получать много меда. Летом все гнездо было занято расплодом, так что пчелы складывали мед только в освобождавшиеся от расплода ячейки. Теснота способствовала роению и снижала работоспособность. Непроизводительно использовались биологические возможности семьи к росту и накоплению продовольственных запасов.

Над улучшением ульев работали многие пчеловоды-изобретатели и умельцы. Так как улей — это не только жилище пчел, но и орудие труда, то мысль пчеловодов и была обращена на эту очень важную производственную сторону. Изобретательство шло и в направлении создания принципиально новых разборных, составных, складных ульев, более совершенных в техническом - и производственном отношении.

Главным предметом усовершенствования стал колодный стоячий, а не лежачий улей. Он представлялся пчеловодам самым перспективным, ибо больше других соответствовал природе медоносных пчел и был близок к их естественному жилищу. История подтвердила правильность выбора.

Для увеличения объема в обычной колоде вверху выдалбливали квадратное 10-сантиметровое отверстие или продолговатое длиной 20 сантиметров. Делали отверстие и большего размера. На колоду ставили ящик с начатками сотов.

В дуплянках делали круглое отверстие диаметром 5—8 см, так называемый шпунт, на которое клали большой глиняный горшок.

Во время главного медосбора через этот проход пчелы поднимались в надставку, застраивали ее сотами и заносили медом. Ульевое пространство увеличивалось. В конце медосбора надставку, залитую медом, снимали. Это был первый в истории магазин, предназначенный для получения меда, — важнейшее достижение практического пчеловодства. В последующих конструкциях ульев невысокие надставки под мед — магазины займут прочное место. Без них трудно представить систему современного пчеловодства.

Через отверстие в голове колоды и дуплянки стало удобнее отбирать пчел для искусственного роя — отгона, пополнять корма на зиму, когда в этом возникала нужда. Оно служило отдушиной в жару и вентиляцией в зимнее время. В ульях современных конструкций верх гнезда открыт полностью, а в съемном потолке также предусмотрено отверстие, функции которого значительно расширились.

Переделывали и летки в колоде. Старые, в колодезнях, забивали, а новые провертывали с противоположной стороны. Теперь можно было осматривать гнездо — занос сзади, не мешая улетающим и прилетающим пчелам.

Колоды делали полуразборными и разборными, составными. Их просто распиливали на части и надставляли их по мере усиления семей. Из верхних надставок брали мед, теперь уже никогда не умертвляя пчел, в нижних размещалось расплодное гнездо. При обильном медосборе колоды увеличивали дополнительными надставками. Это позволяло получать больше меда.

Идея составного улья оригинальна и естественна. Она, по словам пчеловодов, самая счастливая. И на этот раз история умалчивает о том, кто первым распилил колоду, сделал поистине исторический шаг к прогрессу пчеловодства. Разборная колода давала возможность увидеть в гнезде то, чего раньше не удавалось подсмотреть, узнать о пчелах больше.

Составная колода — далекий предок современного высотного многонадставочного улья, одного из самых распространенных в мире.

Части колоды размещали в разных положениях и сочетаниях, отыскивая способы наиболее эффективного воздействия на пчел. В дуплянках, в частности, надставки подкладывали под гнездо снизу. Замечали, что расширение улья снизу уменьшало стремление пчел к роению. Пчелы продолжали тянуть соты в нижнее отделение. Здесь матка «закладывала детку». Сюда постепенно перемещалось гнездо. Верхнее отделение наполнялось медом. Получался чистый мед без расплода.

Потом в улье совсем отпилили головную часть. Впервые гнездо открылось сверху. Появилась возможнось изымать мед не сбоку, как в обычной колоде, и не снизу, как в дуплянке и сапетке, а сверху. Пчеловоды-колодники первыми открыли новый путь к гнезду. Это было весьма важной конструкторской находкой, послужившей основанием для дальнейшего совершенствования улья и технологии пчеловодства.

Линеечные ульи. Линеечные ульи появились в России в начале XIX века. Их изобрели русские пчеловоды независимо от появления подобных ульев в Европе. Поводом, несомненно, послужила составная колода с отъемным потолком. К нему, подчиняясь природному инстинкту, пчелы приваривали соты. При отъеме потолочной доски вместе с ней поднимались или отламывались соты. Это создавало большие неудобства и навело на мысль вставлять в голову колоды под потолок широкие планки-линейки, к которым пчелы прикрепляли бы соты. Было определено межсотовое расстояние, которое стали соблюдать и между линейками.

Для прочности и соблюдения расстояния линейки вставляли в выемки-пазы, которые выбирали в торцовых стенках колоды с противоположных сторон. Вместе со стенками улья они составляли гладкую поверхность, на которую клали потолок. Пчелы, повинуясь воле пчеловода, соты стали прикреплять к линейкам. Они указывали и направление сотам, и поддерживали их.

Теперь соты можно было вынимать, притом не только медовые, но и расплодные. Их сначала отделяли ножом от стенок улья, к которым пчелы их приващивали, а потом за линейки вынимали через верх.

Гнездо медоносных пчел, веками скрывавшее от человека тайны, теперь стало более доступным. Соты, как листы в книге, уже можно было читать. Открылась возможность переносить соты из одного улья в другой, пополнять корма или подкреплять слабые семьи за счет сильных.

Линеечные ульи подошли очень близко к идее рамочного улья. Целые поколения пчеловодов думали в одном направлении и постепенно подходили к этому гениальному изобретению. Линеечный улей дал повод ко многим открытиям.

Выдающийся американский пчеловод Л. Лангстрот тоже начинал с линеечных ульев. Когда он углубил фальцы и утопил в них линейки, обнаружил, что пчелы не приклеили их к потолку прополисом. Над сотами оказалось совершенно свободное пространство, не занятое ни воском, ни прополисом, потолок отделялся без труда. Эта случайность послужила открытием так называемого ульевого пространства. Соты приобрели подвижность.

За всю историю пчеловодства немало идей и технических новинок пришло в другие страны из России. Возможно, что линеечный улей — одна из них.

Линеечными были не только колоды, но и составные дощатые ульи, в каждую надставку которых врезали до десяти линеек. Дощатым ульям придавали разную форму — прямоугольную, кубическую, шестигранную ячеистую, куполообразную. Пчеловоды-конструкторы настойчиво искали лучший улей.

Довольно простой уход за пчелами в колодных и линеечных ульях позволял иметь крупные пасеки. В Сибири и на Алтае, изобилующими богатой естественной медоносной флорой, пасеки пчелопромышленников, лесовладельцев и помещиков насчитывали по одной-две тысячи колод, а то и больше. По две-три сотни семей имели пчеляки в одних руках. Таежные сибирские пасеки славились большими размерами. Мед с алтайского горного разнотравья и лесной растительности тысячами пудов сплавляли по Иртышу в Центральную Россию. Вместе с мехами шли сибирский мед и воск на европейский рынок.

Крупные коммерческие пасеки были на Северном Кавказе, в средней полосе России — зонах развитого пчеловодства. Они базировались на посевных сельскохозяйственных медоносах — гречихе и подсолнечнике и на луговой растительности. Немало было пчеловодов в Уфимской и Казанской губерниях и на Украине, которые считали свои ульи тысячами.

Весьма обширными были пасеки — особые «дворы пасечные» — русских царей, расположенные в Рязанской, Владимирской, Белгородской и Московской землях. На них насчитывалось по три-четыре тысячи колод. Они составляли видную статью царских доходов. Измайловская пасека царя Алексея Михайловича считалась одной из лучших в России. На ней было представлено все передовое, известное в русском пчеловодстве XVII века.

Значение пчеловодства в экономике страны в XVII веке — первой половине XVIII века еще достаточно высокое. Оно продолжало давать мед — единственный сахаристый продукт питания и сырье для кондитерской и винодельческой промышленности. Воск по-прежнему оставался важным предметом экспорта, служил материалом для выделки свечей и удовлетворения других нужд внутри страны.

Кризис колодного пчеловодства. Капитализм в России завоевывал все новые позиции. Вовлекались в земледельческий оборот огромные площади, осваивались природные богатства, строились промышленные предприятия, вырубались леса. Для пчеловодства создавались условия весьма неблагоприятные, которые требовали от пасечников глубоких знаний жизни пчел и коренной перестройки технологии пчеловодства. То, что раньше давала сама природа, теперь можно было получать только искусством и мастерством. Прежде ошибки пчеловода исправлялись обилием роев и меда, теперь, при оскудении медоносных ресурсов, каждая ошибка и промах отрицательно отзывались на его хозяйстве.

Академик А. М. Бутлеров указал на две причины, вызвавшие упадок пчеловодства, — непомерное истребление лесов, распашка заповедных лугов и нерациональное ведение дела. Рядовые пчеляки в массе своей к новым условиям как следует не были подготовлены. О пчелах они знали немного — гнезда не разбирались (природа, говорит давняя мудрость, любит скрываться); мешало убеждение, что пчел тревожить нельзя, делать искусственные рои — насиловать «божью мушку»; умели выполнять лишь элементарные работы, «ладить с пчелой», а не управлять ею. Требовались активное вмешательство в жизнь семьи, интенсивные формы хозяйствования, основанные на науке и более высокой пчеловодной технике.

На домашних колодных пчельниках с самодельными ульями и приземистыми омшаниками сидели седобородые старцы — «христовы люди», так как этот труд по сравнению с другими крестьянскими работами считался нетяжелым, присматривали за пчелами, ловили и спасали рои.

Да и инвентарь был самый примитивный, своего изготовления — лицевая сетка, сплетенная из конского волоса, лубяная роевня или простое решето с холстинным колпаком, берестяной корец для огребания роев, лубковый желоб для посадки пчел в улей.

Немало бытовало разных суеверий и предрассудков. Объяснялись они недостаточностью знаний естественной истории пчелы, значение которой для практического пчеловодства первостепенное. Считали, в частности, что с роем вылетает молодая матка, а старая остается, понуждая молодых к вылету; роевые пчелы берут с собой в дорогу не только мед, но и воск, чтобы строить гнездо на новом месте; нападение чужих пчел объясняли не своим недосмотром и небрежностью, а тем, что этих пчел-воровок «напустили»; матка, по представлению старых пчелинцев, непорочна и безгрешна. Подавляющему большинству не было известно, что посещение пчелами цветков имеет отношение к образованию семян и плодов.

Не зная способов усиления лётной деятельности, прибегали к заговорам, выпуская своих пчел «за темные леса, за быстрые реки, на всякие травы шелковые, где желтые воски, густые меды». Обращались за помощью к покровителям пчеловодства соловецким святым Зосиме и Савватию.

По обычаю башкир, мед отбирали «на молодой месяц», а не в полнолуние. От этого, по их убеждению, пчелы хорошо роятся и дают «богатый мед». Верили, что пчел можно сглазить и они потом переведутся, поэтому от «дурного глаза» вешали на колья плетня, которым обносили пасеку, лошадиные черепа, оскал зубов которых якобы отпугивал злых духов. В эпоху феодализма вообще были широко распространены религиозные суеверия, по которым мир полон сверхъестественных сил, управляющих всем земным. Не могло обойти это и пчеловодов, для которых мир пчел во многом оставался непознанным, таинственным и загадочным.

Предрассудки мешали освоению передовых приемов, которыми владели пчеловоды искусные и знающие, но тем не менее влияние их на общий ход развития пчеловодства нельзя считать значительным.

К началу XVIII века количество добываемых пчеловодных продуктов заметно снизилось. Торговые рынки Европы и Азии уже испытывали недостаток в русском меде и воске. Постепенно сокращалось обращение их и на внутреннем рынке. Значение пчеловодства как источника государственных доходов значительно упало. Те же социально-экономические причины привели к упадку пчеловодства во всей Европе. При старых способах ухода оно становилось невыгодным, не окупающим затраты труда.

Кроме повсеместного уничтожения лесов и лугов, запрещения водить пчел в казенных и заповедных лесах, причиной упадка стал сам образ пчеловодства — роевая и роебойная системы, недостаток зимних кормовых запасов. Роение приводило к дроблению семей, снижению медосборов, потере роев (десятки тысяч их улетали с пасек), неминуемой гибели слабышей.

Зимние потери от голода, слабости, неблагоприятных условий в плохо устроенных омшаниках на крестьянских пчельниках в иные годы достигали половины семей. Оставшиеся в живых, ослабленные от потери пчел медленно развивались на скудной весенней медоносной растительности, выправлялись лишь к концу главного взятка, роились, и все повторялось сначала. Уменьшение числа семей становилось необратимым процессом.

Новичкам, заводившим пчельники, не хватало знаний, а бортники, не имевшие опыта в домашнем пчеловодстве, в непривычных для них условиях не всегда продолжали любимое занятие.

Не способствовала стабильности колодного пчеловодства и налоговая политика. Продолжала действовать издавна введенная пчелиная десятина. Владелец пчельника, полевых и степных пасек должен был отдать хозяину земли или леса десятый, лучший улей. Если у пчеловода не было десяти ульев, то он платил помещику деньгами так называемые очковые, или пеньковые. С ухудшением природных условий налоги эти стали особенно тягостны и оскорбительны, пагубно влияли на пчеловодную отрасль. Пчеловоды из-за скудных доходов, невознаграждающих трудов постепенно оставляли занятие, пасеки исчезали.

Петр I и его реформы, давшие могучий толчок русской исторической жизни, вызвавшие национальный подъем, не смогли возродить былую славу пчеловодства России. Зная, как убавился поступавший в его государеву казну доход от пчеловодства и как много ему требуется средств для преобразований, он повелел брать «с домовых пчельных заводов» десятину не пчелами, а деньгами, наложил пошлину на пчел всех категорий, в том числе на монастырские пасеки, которые прежде освобождались от налогов, ужесточил учет и наказание за укрывательство ульев. Однако эти меры оказались бессильными остановить процесс упадка русского пчеловодства.

Небезынтересен исторический факт: Петр I сам завел пчельник на берегу Финского залива, неподалеку от Петербурга, чтобы вопреки тогдашним утверждениям доказать, что мед при умении можно получать и в этих северных местах. Пчелы находились под присмотром самого царя.

Преемница Петра Великого Екатерина II обратила особое внимание на развитие пчеловодства в отечестве и Высочайшим Манифестом от 14 марта 1775 г. избавила пчеловодов от всех налогов: «Отрешаем, где есть сбор с бортевого или пчельного угодья, и повелеваем впредь оного не сбирать и не платить». С этого времени начинается заметное оживление пчеловодов и наблюдается повышенный интерес к улучшению пчеловодства. За успешное пчеловодство стали выдавать награды, появились образцовые пасеки, принимались некоторые меры к изучению зарубежного пчеловодства, даже посылали за границу людей, охочих к науке, «до содержания пчел касающейся». Это были нужные государственные меры, направленные на поддержание и восстановление источника народного богатства. Однако после этого законодательного акта и покровительственных мер, которые предпринимало правительство, решительного сдвига в развитии пчеловодства не наметилось.

Дело в том, что начавшееся при Петре I упорядочение лесного хозяйства теперь было завершено и пчеловоды были выселены из казенных лесов. Выдающийся русский ученый академик А. М. Бутлеров указывал: «Многие из крестьян, имевшие пчельники в лесах, оказались в затруднении, когда леса отошли в казну». Положение в пчеловодстве еще более осложнилось.

Постепенное и повсеместное ухудшение пчеловодства историки обычно объясняют производством свекловичного сахара, изобретением керосина, спирто-курением и появлением минеральных восков. Производство этих продуктов, которые считались конкурентами меда, воска и медовых вин, якобы пагубно отразилось на пчеловодном промысле и подорвало его экономические основы. Бесспорно, какое-то влияние они оказали, но не настолько сильное, чтобы считать их решающими. Производство свекловичного сахара, начавшееся в Петровскую эпоху, не отвратило пасечников от занятия пчеловодством, не обесценило мед. Сахар в течение двух веков был очень дорогим, доступным только состоятельным. Простые люди употребляли его редко и мало. С увеличением производства сахара цена на него постепенно снижалась: сначала сравнялась с ценой на мед, а потом и упала ниже в 2—3 раза. Высокая цена обусловливается, как известно, спросом на продукт. Сахар не стал конкурентом меда даже в зонах свеклосеяния. Высокая цена на мед сохранялась и в других странах, где сахароварение было развито в широких масштабах.

Нельзя недооценивать привычку славян к меду, употреблявших его в пищу в разных видах. Полезное влияние его на здоровье было доказано веками, и вряд ли можно найти какой-нибудь другой заменитель меда. «Если бы мы теперь имели и гораздо большее количество меда и воска, чем наши предки, — справедливо говорил Н. М Витвицкий, — то и на них тоже нашлись бы покупатели и заплатили бы хорошую цену, несмотря на введение сахара, сахарной и картофельной патоки». История подтвердила, что самые изысканные сладости и их обилие не отодвинули мед на задний план, не умалили его славы и популярности, не снизили пищевое и целебное значение.

Медоварение упало на Руси не потому, что хлебная водка оказалась лучше прославленных медовых вин, а только из-за недостатка меда и утраты впоследствии классических рецептов приготовления медовых напитков.

Как бы ни были дешевы парафин, церезин, стеарин и другие минеральные и растительные воска, они не могли заменить пчелиный воск, который все в большем количестве требовался отраслям развивающейся промышленности. Из страны, извечно экспортирующей воск, Россия стала импортером и теперь сама ввозила его из-за границы.

С сожалением и горечью Н. М. Витвицкий писал: «Наше пчелиное хозяйство упало, потому что не стало знатоков-ревнителей о нем. К сожалению, ни наших отцов, ни нас ни один из русских писателей не остерегал о последствиях пренебрежения этим источником народного продовольствия и богатства».

Такие ученые пчеловоды-знатоки, энергичные ревнители и патриоты пчеловодства появились у нас лишь в конце XVIII — начале XIX столетия.

Фундаментальные открытия. Первое оригинальное сочинение. Медоносная пчела давно обратила на себя внимание натуралистов и ученых своей стройной общественной жизнью, необыкновенностью архитектуры воскового гнезда, порядком, слаженностью общего труда. «Пойди поучись трудолюбию у пчелы» — этот мудрый совет был самым употребительным и у древних греков, и у китайцев, и у славян.

Выдающийся ученый древности Аристотель еще в IV веке до нашей эры первым начал изучать жизнь пчел, применяя методы научного анализа. С тех пор мировая наука постепенно копила наблюдения. В XVII веке было установлено, что матка — «пчела-правитель», «царь» — сама откладывает яйца, что она не самец, как думали, а самка.

В 1760 году голландский натуралист И. Сваммердам подтвердил пол матки и трутня анатомическим путем. Было открыто, что из личинки рабочей пчелы семья может вывести матку, хотя об этом уже знали славянские пчеловоды.

Австрийский пчеловод А. Янша в 1771 году установил, что матка спаривается с трутнем не в гнезде, как полагали, а вне улья.

Швейцарец Ф. Губер в 1787 году первым наблюдал вылет матки на спаривание и возвращение ее со знаком осеменения.

Для естествознания, и в частности биологии медоносной пчелы, XVIII век оказался счастливым.

Выдающиеся открытия были сделаны и в XIX столетии. В 1845 году славянский пчеловод Я. Дзержон — «величайший из пчеловодов» — выдвинул теорию происхождения пчел и трутней. Согласно ей матка после спаривания оказывается способной откладывать яйца оплодотворенные и неоплодотворенные. Из одних, оплодотворенных, вырастают только самки — пчелы и матки, а из других, неоплодотворенных, девственных, — только трутни. Открытие партеногенетического размножения сделало целую эпоху в естественной истории пчелы.

Успехи мировой науки становились известными и русским пчеловодам. Начали появляться переводные сочинения о пчелах и зарубежном пчеловодстве, которые, однако, были далеки от российской действительности и малополезными пчеловодам-практикам.

В 1767 году в «Трудах» Вольного экономического общества была опубликована статья известного ученого и писателя, члена-корреспондента Российской Академии наук П. И. Рычкова «О содержании пчел». Эта статья — первенец русской непереводной литературы по пчеловодству, положившая начало дальнейшим оригинальным журнальным публикациям. До этого мы не имели ни одного собственного описания пчеловодства, основанного на практике отечественных пчеловодов. А знатоков пчеловодного промысла у нас было много, и их опыт был бы весьма полезным для пчеловодов России.

В обширной и обстоятельной статье своей П. И. Рычков описал технику ухода за пчелами с весны до весны, обобщил опыт пчеловодов Оренбургской, Казанской и Симбирской губерний — русских, татар, мордвы, чувашей, подметил тонкости и особенности содержания. Сам автор выступает незаурядным знатоком пчеловодства. Немало высказал он ценных мыслей. «Если хорошие и сильные пчелы, — писал он, — то не только стужа, но и самый жестокий мороз им не вредит». Из древесных медоносов самым лучшим считал липу, а из травянистых — гречиху. Выступал в защиту липняков от истребления, подчеркивал важное экономическое значение пчеловодства для страны, как это было в недалеком прошлом и как должно быть теперь.

Автор статьи, «муж великого разума», так говорил о своем сочинении: «Желаю, дабы сим моим первым, хотя и слабым описанием к лучшим и достойнейшим наблюдениям побуждены были люди искусные и любопытные», ибо «осталось весьма еще много достойного к рассмотрению и удивлению».

П. И. Рычков оставил нам еще несколько весьма любопытных статей по пчеловодству, опубликованных в «Трудах» общества.

Вольное экономическое общество — научно-общественная организация, задача которой состояла в изучении вопросов земледелия и хозяйственной жизни России, — активно способствовало улучшению и развитию отечественного пчеловодства. Отвечал этому направлению и эпиграф, который стоял в «Трудах» — очень авторитетного и популярного издания: «Пчелы, в улей мед приносящие». На их страницах в течение двух столетий систематически публиковались весьма полезные статьи русских пчеловодов на самые разные темы. Здесь начинали свою литературную и просветительскую деятельность многие наши выдающиеся ученые-пчеловоды, работы которых оказали сильнейшее влияние на отечественное пчеловодство, его восстановление и перестройку на научных, рациональных началах.