Нашего полку прибыло

Дядя Митя явился со своей гвардией после беда. Видавший виды "Москвич" был загружен так, что колес не видно; он, казалось, плыл по густой и глубокой пыли, грузно и опасно кренясь из стороны в сторону, будто на крутых волнах. Пыль перед колесами расступалась с сухим рассерженным шипением и поспешно смыкалась сзади, заливая следы.

Гости были долгожданные. После обеда даже дед Сашко то и дело разгибался, по-кошачьи сторожил на дорогу ухо, потом недовольно хмыкал.

Баба Марья нашла себе дело у ворот, она-то первая и заметила знакомую машину, шумнула, и встреча поучилась торжественной. - Ну, батя, у вас тут помощников и без нас хватит, - утил дядя Митя, по очереди пожимая руки. Дашу он поднял, поцеловал в обе щеки. - Невеста! Только комплекцией подкачала. Баба, это уже по вашей части: ставьте внучку на интенсивный откорм, рацион ей с повышенной калорийностью.

- Ага, поставишь! Как же! Каждый пирожок считает, упаси бог, лишний съесть.

- Мы ей детвы нажарим, - пообещал дед Сашко. - Средство проверенное и эффективное.

Даша глянула на деда с подозрением:

- Какой еще... детвы?

- Ну, Даша, ты у нас, оказывается, дистрофик! Услышала бы мама...

- Мама у вас сама такая! - выговорила баба Марья. - И что оно в ваших городах за мода? Приедут, как с креста снятые!

- Бабулька, да у нас по статистике больше половины людей в стране имеют избыточный вес! Особенно женщины, - со смехом возразила Даша.

- Вы б меньше взвешивались, здоровей были б! Рядом с отцом, почти такого же роста, но чуть поуже в плечах, стоял Костя. Соломенные волосы необычайной гущины спадали на черные, неподдавшиеся солнцу брови. Глаза - внимательные, цепкие, светло-голубые ("А когда-то были черные, овечьи", - поразилась перемене Даша) смотрели на гостей строго, неулыбчиво. Казалось, весь этот шумный и беспорядочный разговор его нисколько не касался и он не уходит только потому, что это было бы невежливо. Но эта нарочитая строгость не могла скрыть еще мальчишеской, наивной радости; то чуть заметная улыбка тронет жесткие, уже по-мужски твердые губы, то взглядом невольно отзовется на чью-то шутку.

Зато Минька радости не скрывал, у него все сверху, все мгновенно и непредсказуемо - и слово, и жест, и взгляд.

- А что такое... детва? - опять с запинкой спросила Даша, не забыв дедового обещания.

- Ну, если правильно, по-научному выразиться...

- Деда у нас по-всякому выражаться мастер, - вставил Минька из-за спины Левы.

Дед Сашко только глазом сверкнул. Баба Марья потянулась было к внуку, но тот, ученый уже не раз, поспешно отступил.

- Детва - это пчелиный расплод, личинки то есть.

- Червячки такие, жи-и-ирненькие, - опять встрял Минька.

Даша брезгливо покривила губы. На этот раз вмешался и дядя Митя - коротко глянул на непутевого сына, и тот сразу принял невинно-покаянный вид.

- В лечебных целях детву назначают ослабленным людям, особенно детям. Очень здорово помогает.

- Де-да! Да какая же я ослабленная!

- У Даши первый разряд по спортивной гимнастике, - поддержал сестренку Алеша. - Там ослабленным делать нечего.

- А сальто можешь крутить? - опять не утерпел Минька и, заметив, что баба Марья опять подбирается к нему, вскричал: - Да что вы все на меня?! И слова умного сказать нельзя! Сальто, баба, это такой спортивный прием.

- Элемент, - поправила Даша.

- Ну элемент, какая разница?! Главное, есть такой. Скажи бабе Марье, а то она опять на мою потилицу целится! Заклевали совсем!

- Такого заклюешь.

- Так можешь крутануть?

- Ну конечно, - пожала плечами Даша.

- Она уже двойное осваивает, - похвастал Алеша.

- А ну, давай! Вот тогда они от тебя сразу со своими жареными пирожками с детвой отстанут.

- Ну, Минька, ты всегда что-нибудь придумаешь.

- А что? Да ты гордись! В этом хуторе еще не ступала нога гимнастки, ты - первая и единственная! Что, негде? Нет условий? Обеспечим! И условия, и зрителей. Все по высшему разряду.

Минька, что-то задумав, побежал во двор, не слушая возражений Даши.

- А это у вас, батя, что - наемный работник? - подмигнув Леве, спросил дядя Митя.

- Скорей, ученик, - ответил Лева. - К тому же самозванец.

- Пчелами интересуешься или с ребятами за компанию?

- И то и другое, - признался Лева, и сам не зная, можно ли внезапное свое любопытство назвать серьезным интересом. - Так получилось... Нечаянно, можно сказать.

- Ну, это не страшно. Хуже, если интерес нечаянно пропадает.

В разговор вступили Алеша и Даша, наперебой рассказывая:

- Лева в Ростове...

- В самом центре города!

- В самом центре города увидел, как на женщину сел рой пчел.

- Представляете, целая толпа собралась, а что делать, никто не знает...

- Хорошо, какой-то пчеловод мимо проходил, спас.

- В простую коробку из-под печенья собрал!

- Мда-а, действительно, случай редкий, - согласился дядя Митя. - Можно считать, всем повезло: парень с роем оказался, женщину от обморока спасли, Лева пчелами заинтересовался, зеваки бесплатный спектакль посмотрели. Так?

- Почти... - Лева мгновение поколебался, а потом спросил: - А вы знаете, почему пчелы так послушно в коробку сами полезли? Они же парня не знают, он и не делал ничего такого. Рукой махнул - и всё.

- Ну, это не самая мудреная задачка, мухи и не такие задают. Я думаю, можно и сказать... Все в этом случае, как и в большинстве тоже, объясняется просто, нужно только знать. Парень нашел в голове роя матку и стряхнул ее в ящик. Главное при поимке роя матку взять, а пчелы сами за ней пойдут. Без нее рой - куча пчел, то, что у нас, у людей, называется толпой. Пчелы, как овцы за бараном, куда угодно за маткой пойдут. И та женщина, если б знала, могла бы и не стоять с бородой - смахнула головку роя, где матка, и иди себе спокойно дальше своей дорогой.

- А если б они набросились на нее? Страшно же!

- Страшно тому, кто не знает. Рой почти никогда не жалит, только в самом крайнем случае. Вот это, между прочим, посложней и поинтересней вопрос: почему роевые пчелы почти никогда не жалят? Ответ действительно можно самому в книжке поискать, чтобы надольше запомнился.

В это время в воротах появился Минька с метлой, грабаркой и ведром чистого песка. Делая вид, что не замечает общего интереса, начал тщательно подметать дорожку вдоль забора, потом посыпал ее песком, полюбовался на свою работу и подошел к Даше.

- Ну, Минька, ну что ты выдумал?

- Тебе же нужно поддерживать спортивную форму? Вот и делай это в присутствии благодарных зрителей. Если хочешь, я могу им продать билеты.

- О-о, вот это на тебя похоже, - сказал дед Саш-ко. - Своего не упустишь.

Минька будто и не слышал деда.

- Самое главное, избавишься от опасности быть накормленой жареной... бр-р-р, и повторять не буду. Соглашайся!

- Миньку, между прочим, в детстве кормили, - впервые вступил в разговор Костя. - Может, потому он такой и шалопутный?

- На себя глянь! Рад, что вымахал, - Минька сказал, однако, вполголоса - старшего брата он побаивался, педагогика его была проста и доходчива.

Даша долго упрашивать себя не заставила, пошла переодеваться. Потом проверила дорожку, приготовленную Минькой, коротко разбежалась...

Пока она "крутила", баба Марья и дышать забыла, только все крепче сжимала темные костлявые кулаки. И Тимка на верхней жердине ворот замер, напрягшись, как кочет перед боевой своей песней.

- От бисова дивчина! - дед Сашко крякнул в восхищении и полез за сигаретой. - Такого я в своей жизни еще не бачил.

- А по телику, деда?

- То не то. По твоему телику, Минька, все одно, что зимой с теплой хаты на вихолу глядеть.

Пока шел разговор, пока Даша "крутила" свои сальто, Тоня и словечком не напомнила о себе. Стояла возле бабы Марьи, как маленькая, держалась за ее длинную, до самой земли почти, юбку, исподлобья следила за всеми и только на Леву старательно не глядела - стеснялась, наверное.

- Ну ладно, орлы: потехе час. А сейчас разгружай нашего ишака, нехай у него рессоры отдохнут.

Раскрыли дверцы и багажник "Москвича", начали дружно вытаскивать свертки, кули, узлы, коробки. Дядя Митя отвязал большую бочку, завернутую в старый брезент, снял ее с крыши.

Баба Марья засуетилась, тут же организовала себе помощниц, уже не спрашивая их согласия - нужно было дело делать.

- Даша, Тонька, а ну давайте вечерю начнем готовить, а то нашим мужикам спать сегодня, может, совсем не придется. Так нужно их и накормить, и с собой положить. А там еще и чужие будут - шофер та помощник.

Девочки послушно двинулись за властной командиршей, с сожалением оглядываясь на дружно работающих ребят.

- Ничо, ничо, - заметив это, успокоила их баба Марья. - Мужикам свое, а нам свое. Всю жизнь так.

Привыкайте.

Помощница из Тони вышла намного полезней Даши, видно было, что она давно освоилась в доме и в хозяйстве бабы Марьи. Все у нее получалось быстро и ловко, как бы само собой. Сколько Даша мучилась над макитрой, а вершок каким был, таким и оставался. Тоня же, кажется, только в руки мешалку взяла, как в белой пенной гуще появились кусочки рыхлого масла. Скоро Тоня уже достала кусок, отжала его смуглыми ловкими руками, помесила, сбегала за чистым капустным листом,, завернула, отнесла в погреб.

Даша глаз оторвать не могла от ее быстрых сноровистых рук.

Тоня налила в большую кружку сколотяного, протянула Даше.

- Пей, очень вкусно.

- Я не хочу есть. Да и много.

- Еще добавки попросишь, - заверила Тоня, наливая из макитры в кофейник и беря другую кружку. - Ба, я на пасеку отнесу.

- Отнеси, отнеси, егоза, - откликнулась от грубки баба Марья. - Побалуй мужиков.

- И мне! - требовательно сказал невесть откуда повившийся на пороге Тимка.

- Господи! - в один голос ахнули в комнате, глядя а серого от пыли - с макушки до пят - Тимку.

- Где ты лазил? - схватила его за руку Тоня, потянула в сени отряхнуть.

- Пусти! - скривился Тимка. - Шея болит.

- Чего она у тебя болит?

- Ударился.

- Где ж ты ударился?

- На дороге. Даша, начиная догадываться, тоже вышла в сени.

- Ты что, пробовал? - спросила она, присев перед имкой на корточки и заглядывая ему в глаза.

- Угу, - кивнул было он покаянно и тут же поморщился от боли. - Ты так запросто... Я тозе хотел...

- Дурачок! - всплеснула руками Тоня и пояснила бабе Марье: - Это чудо гороховое тоже, как Даша, сальто крутил.

- О-ох, оно б и Даше не нужно. Шутка сказать, через голову так-то.... - и тоже подошла к Тимке, положила руку на голову, покачала.-

Тимка эту проверку выдержал стоически, хотя видно было, что не притворяется, с трудом терпит боль.

- Дашу в городе учили, а ты сразу, - говорила Тоня, отряхивая штаны и рубаху братишки.

- Сколотяного хочу, - радуясь, что все в общем-то обошлось, требовательно сказал он. - Я тозе музик.

- Ну, раз и ты музик, тогда на! - протянула Даша свою кружку.

- Еще чего! Пей сама. А ты неси себе стакан. Возле колодезя висит, - распорядилась Тоня.

- Знаю, где висит, - обиделся Тимка. - Чего лезешь? Она дает...

- Я счас тоже дам! - пообещала Тоня.

Тимка не стал дожидаться обещанного и побежал к колодцу, где на кольях низенького плетня, отгораживающего двор от огорода, висели вымытые, кипятком обдатые банки, глечики, кружки, чугунки и другая посуда.

Тем временем Даша под строгим Тониным взглядом попробовала сколотяное.

- Какая прелесть! Ничего вкуснее не пила!

- Возьми хлеб, а то...

Даша догадалась, что Тоня имела в виду, и отломила кусок свежего домашнего хлеба. Тоня покровительственно, как старшая, и с доброй улыбкой смотрела на сестру - чудные эти городские, как в лесу росли, любым пустяком удивить можно...

Пока дед Сашко и дядя Митя что-то обсуждали в мастерской, ребята прошли на пасеку. Минька, правда, дорогой потерялся - ловко и незаметно: к пчелам и вообще к работе он большого интереса не испытывал.

Костя же вошел в калитку хозяином. В углу быстро разделся, остался в одних плавках, старых, порядком выношенных, и без всякой сетки взялся продолжать дедову работу. Работал он быстро, азартно, без той внушающей невольное уважение и даже почтение таинственности, почти колдовства, что сопровождали каждое движение деда Сашко.

Алеша с Левой только переглянулись: форсить можно где угодно, но не на пасеке же! Да Костя, по правде говоря, ни на них, ни на суетливо снующих пчел вокруг его лица и обнаженного тела и внимания не обращал. Со спины загорел он уже до черноты, грудь и ноги были заметно светлей. Это не пляжный ровный загар бездельника или отпускника, озабоченного именно этой ровностью, но немилосердная отметина степного ярого солнца. Спутать степной загар с любым другим может только человек незнающий.

Алеша и Лева, глядя на Костю, тоже зашевелились свободней; до этого, в подражание деду Сашко, их движения были замедленными, плавными, как под водой. Оказалось же, что и на пасеке можно ходить свободно, как ходят нормальные люди, можно шутить и смеяться, и пчелы на это никак не реагируют, можно даже снять душные сетки, и в лицо тотчас не бросится туча кровожадных агрессоров.

Скоро ребята сняли не только сетки, но и рубашки. Костя на этот отчаянный подвиг только поощрительно подмигнул. Что случилось потом, они не поняли.

Будто по тайному сигналу десятки пчел - им показалось, что вся пасека разом - бросились на них. Жалили они деловито, молниеносно и неотвратимо, как ни отмахивались ошалевшие от неожиданности пчеловоды, мгновенно и напрочь забыв строгий наказ деда резко не махать, чтобы еще больше не злить остальных. "Замри и терпи, - говорил он. - Ну, не без того, какая и жиганет, но не все же. Пошумят, пошумят и успокоятся. А будете махать, чужие добавят, кого и не касалось".

Мудрые наставления разом вылетели из головы, очнулись ребята уже на огороде, на тропинке, ведущей к реке: свежий ветерок в лицо вернул память. Но гул рассерженных пчел, не желающих упускать добычу или, скорее, жертвы, погнал их дальше.

Миновали огород, погоня не отставала. Тело горело; боль казалась непереносимой, и оба с разбега и как были - в обуви и джинсах - бросились в речку, вздымая крутые волны и фонтаны брызг на сонной, мирно уснувшей воде.

Только там, в глубине, они нашли свое спасение. Холодная вода смыла боль. Оба сколько могли не показывались на поверхности.

Первым вынырнул Лева, шумно отфыркнулся, и в то же мгновение несколько разъяренных пчел спикировали на него.

- А-а-ап, - захлебываясь в крике, он опять нырнул и суматошно погреб к недалеким кустам.

Вынырнул он осторожно под густой веткой, низко склоненной к воде. Здесь было тихо, спокойно. С опаской прислушался: пугающего гула и звона близко вроде бы не слышно. Алеши не было видно, и Лева поискал его взглядом под кустами, в густой тени. Не велика хитрость, догадался сам найти здесь спасение, почему же не сообразить и Алеше...

Но Алеша вынырнул почти на середине реки - с хлюпом, плеском, израсходовав воздух и терпение до последней капельки. Пчелы, казалось, только этого и ждали. Лева отсюда, из своего укрытия, их разглядеть, конечно, не мог, но по тому, как замахал руками его друг и поспешно исчезла его голова с поверхности взбаламученной воды, понял, что и там они настигли его.

Еще дважды, с каждым разом все дальше к противоположному берегу, выныривал он, и дважды поспешно нырял, бестолково отмахиваясь от невидимого врага.

Потом в зарослях противоположного берега качнулась ветка, чуть согнулась и выпрямилась тонкая верхушка вербы. Значит, Алеша уже там, решил Лева и призывно свистнул. Через какое-то время, оттолкнувшись от чужого берега, свист вернулся, ослабленный и чужой.

- Лешка-а, ты живой? Не утонул?

- Лучше б утонул! - откликнулся Алеша, и голос его прозвучал неуверенно и жалобно.

- Что, дали?

- Догнали да дали. Слушай, Левка, а что случилось? Чего они оборзели?

- А я знаю?! Ну и звери!

- Ага, и меду не захочешь.

- Медом и не пахнет, а левый глаз уже заплыл. - Лева потрогал быстро опухающее и будто чужое лицо.- Хороши мы с тобой будем. Хоть не возвращайся.

- Да уж...

Так, по шею сидя в воде, они переговаривались через неширокую речонку, наслаждаясь прохладой, безопасностью и только с тревогой ощупывая деревенеющие лица и быстро наливающиеся тяжестью веки. Руки тоже опухали на глазах. Но боли почти не было.

- Левка, а в воде совсем не больно. Ты мочи почаще.

- Да я мочу.

- Ну и нагнали они нас! Сколько раз, дед говорил, они в секунду машут?

- Четыреста.

- Убежишь от такой!

- Слушай, Леш, а как там Костя? - вдруг вспомнил с тревогой Лева. - Он же в одних плавках. Мы-то сразу в двери, а его они из угла не выпустят, это точно. Заживо сожрут.

- Может, не сожрут? - неуверенно откликнулся Алеша. - Он с ними общий язык найдет. Умеет.

- А что тут уметь, когда они ничего не понимают? Пчелы хозяина же не помнят. Идем давай, вдруг помощь потребуется. Плыви сюда.

- А они все улетели?

- Не-а, вон три штуки дежурят, тебя на переправе дожидаются.

- Я серьезно.

- Да ладно тебе, давай быстрей, - позвал Лева и начал выбираться на берег.

Берег был топкий, глубокая, вязкая тина жадно держала, будто не хотела отпускать. Намокшие джинсы облегли тело, вязали шаг. Выбравшись на сухое, Лева стащил один ботас, другого не было.

- Лешка, я ботас утопил.

- Может, дорогой потерял?

- Может, и потерял, да только вряд ли, - уныло откликнулся Лева.

Алеша медленно возвращался.

- И как в войну... реки форсировали... в одежде... с оружием? - тяжело отдуваясь, говорил он.

- Не говори, тут одни джинсы на дно тянут. Когда Алеша выбрался на берег, Лева не мог удержать смех.

- Если и я такой, как ты, нам бы сейчас кривые монгольские сабли, рысьи шапки и лохматых иноходцев - хуторских пугать!

- Не, не хочу, - отряхиваясь, сказал Алеша. - Сами пуганые.

- Слушай, что-то печь начинает. У тебя болит?

- Я, по-твоему, железный, что ли?

Они стянули брюки, выжали, надели опять. Вид у обоих был жалкий, но они об этом не говорили.

- Эх, счас бы сеточки! А то тоже, нашли, с кем в пятнашки играть!

- Ну чего ты, Левка? Костя же работает. И за нами не побежал. Какая-то случайность. Просто не повезло.

- Что не повезло, это точно, - вздохнув, согласился Лева. - Хоть бы не каждый день так не везло. А то, чувствую, мой бескорыстный исследовательский интерес пошел на убыль. Лучше в самом деле мух исследовать: так не так - прихлопнул, и весь эксперимент.

- Да, кулак - аргумент железный.

Они поднялись почти к самой пасеке, когда Алеша свернул в сторону, на огуречные грядки.

- Левка, кричи "ура"! Ботас нашел.

- Иде?

- Вот он, на огудине. Только на два размера больше, вырос за это время.

- Лишь бы не меньше, - повеселел Лева.

- Ну ты и шпарил! Вот бы засечь время.

- Ты! Шпарил! А я, между прочим, вторым по дистанции шел. Кой-кого так и не догнал.

- А что, разве я первым бежал? - искренне удивился Алеша. - Че слово, ничего не помню. Они ка-ак загудели...

- А я ка-ак рванул! - продолжил невидимый Костя и позвал: - Давайте сюда, чемпионы-спринтеры. Пчелы зла не помнят.

- Зато мы помним, - проворчал Лева, пропуская вперед Алешу.

На пасеке уже были дед Сашко и дядя Митя. Тая улыбки, чтобы не обидеть помощников, они выжидающе посмотрели на ребят.

- Деда, чего ж вы своих норовистых не привязали? Теперь хлопцев хоть за руку води, чтоб с дороги не сбивались.

- Болит? - не откликаясь на Костину шутку, спросил дед Сашко у ребят.

- Не-а, - в один голос, не совсем, правда, убедительно, ответили пострадавшие. - Не очень.

- Ну, ниче, ниче - на пользу.

- Ничего себе польза! - не выдержал Алеша и засмеялся.

- Точно. Тут правило общее: любой яд в малых дозах полезен. Пчелиным лечатся специально, сеансы принимают.

- Сеансы? Это ж нужно сначала по рукам-ногам связать, чтоб пациент не сбежал, - сказал Лева. - Я, например, ни за что б не согласился.

- Побудешь на пасеке, через месячишко и внимания обращать не будешь, - сказал Костя. - Деда, расскажи им про дядю Женю.

- Опосля как-нибудь, - пообещал дед Сашко. Подошел дядя Митя, пощупал заплывшее Левино лицо, положил руку на плечо, сказал сочувственно:

- А жало, хлопчики, нужно, между прочим, умеючи удалять, чтобы вот так, как вас, не разносило.

- А что, не все равно, если оно уже там?

- Совсем не все равно. Вот глядите сюда. - Дядя Митя нагнулся, прицелился, ловко снял с прилетной доски пчелу. - У этой крылья уже обсеклись, считай, не работница, зато яд самый забористый. Счас я ее прижму чуток, - дядя Митя посадил плечу себе на руку и легонько прижал.

Пчела зло изогнулась в тонкой талии почти пополам и с заметным трудом вогнала жало в дубленую кожу. Дядя Митя отпустил ее. Пчела суматошно била крыльями, но оторваться не могла: жало, как якорь, крепко держало ее.

- Она почему вытянуть его не может? - спокойно продолжал необычную лекцию дядя Митя. - Жало имеет форму перевернутой елочки, заусенцами вверх. Туда оно идет легко, а назад - всё, амба. Сама попалась. Но это только с животными так, а когда между собой они воюют или с осами, к примеру, - там картина совсем другая. Пчела жалом проламывает хитиновый покров, вгоняет жало, впрыскивает яд и спокойно извлекает его. А с теплокровными врагами война идет на смерть, каждая ужалившая пчела погибает.

- Глупо вообще-то, - пробормотал Алеша.

- Да не скажи, племяш, не скажи. Природа нас уж не дурней, все в ней целесообразно.

- Но если гибнет, какая тут целесообразность? - поспешил на помощь другу Лева.

- Самая очевидная: природа жертвует одним существом, чтобы спасти жизнь всей семьи. Для насекомого с лихвой хватит раны и той капельки яда, что пчела успевает пустить. А для человека или, допустим, медведя, или самой обыкновенной мыши? Мало? Мало. Он ее смахнет и все. Вот природа и ухитрилась: пчелу смахнет,- дядя Митя легким щелчком сбил пчелу с руки и наступил на нее, чтобы не мучилась, - а жало с пузырьком яда осталось. Вот он, беленький, сверху, - показал дядя Митя.- И не просто осталось: пузырек продолжает самостоятельно сокращаться и нагнетает по полому жалу яд в тело.

Ребята склонились поближе и не сразу заметили, что белый комочек, действительно, продолжал медленно сокращаться, как бы пульсировал.

- Я вам потому и говорю, что жало нужно уметь удалять. Если взять его пучкой, то есть двумя пальцами и попробовать вытащить, то весь яд сам себе и вгонишь. Значит, нужно по-другому: ногтем у самого основания поддеть и сковырнуть. Тогда яд весь не успеет попасть, и тело почти не будет пухнуть. Наука, как видите, не хитрая, но знать нужно.

Алеша и Лева только головами покачали, поздно, мол, уже такие советы давать, дело сделано.

- Не последний день живете, ребята, впредь будете знать. Мы из вас сделаем настоящих пчеловодов.

- Если выживете, - засмеялся Костя.