Музей

Весь вечер после ужина устраивали свой "музей". Тимка притащил огромную, с сопревшим дном колыску - сколько русских людей начинали в ней свою жизнь, нетерпеливо просились на пол, ковыляли на слабых еще ногах к порогу и через темные, пугающие сени - за другой порог - на улицу, на божий свет; как росток из-под земли тянется к солнцу, так и они - не ведая судьбы своей и не думая, хватит ли сил на испытания, что уже уготованы им судьбой - спешили на простор.

Тимка же, похоже, просился назад, будто неосознанно желал изменить не очень ласковую, как он считал, долю свою. Он вертелся под ногами, ко всем приставал.

- Веревка нужна, - мимоходом, лишь бы отстал, сказал Минька. - За что иначе цеплять, за сопли твои?

Тимка нашел не веревку - старую каштанкину цепь, опять ходил по пятам, волоча цепь по земле и погромыхивая ржавым, будто кандальным звоном.

В клуне было пусто, только на жердях, положенных концами на стены и матицу, сушилось сено, места вдоволь, и экспозиция, как научно и строго определила сваленный пока в кучу разнообразный пыльный хлам Даша, скоро действительно стала похожа на крестьянскую дореволюционную избу с полной обстановкой.

- Эх, сюда бы еще верстак у бабы Марьи выпросить, - мечтательно проговорила Тоня. - Я немножко умею ткать, самые простые половики. А баба - такие узоры выводит - как фабричные!

- Ой, и я хочу научиться, - загорелась Даша. - Давайте попросим.

Костя наравне со всеми "малился" - развешивал в углу по стенам сбрую и упряжь, в другом оборудовал место сапожника, благо, у деда нашлось все необходимое.

- Даш, а на Косте босоножки - сам себе сшил, - по секрету шепнула Тоня. - Искали-искали ему в магазине - все не такие. Вот сшил, какие сам хотел. Дедушка его давно научил шить. Он и дома всем ремонтирует обувь. Папка даже так не умеет.

Костя все оборудовал действительно со знанием дела: дедов инструмент принес из мастерской, разложил на столике в порядке. Здесь и кусок смолы, и вар, и мотки дратвы, и пучок щетины дикого кабана всукивать в дратву, и гвоздики - металлические и ясеневые - в ящичках; а еще лапка, молотки, щипцы, околотки; брезентовый фартук с черными блестящими пятнами и складной, брезентом же обтянутый стульчик; а еще ножи и ножички, острей бритвы направленные на разнообразных наждаках и брусках.

Услышав разговор о ткацком станке, Костя вмешался:

- Баба Марья его уже давно не ставила. Пока в силе была, так про запас наткала. Но если вы ее попросите поучить - обязательно согласится. Когда поверит, что не баловство затеяли. И прясть научит.

- Прясть я сама умею, - обиделась Тоня.

- Баба почти слепая, а нитку в два раза тоньше твоей вытянет. Чтоб сказать "умею", нужно на самом деле уметь, а не только языком... А верстак мы и сами поставим, без чертежей.

Когда в клуне затопило темнотой дальние углы, Костя с Алешей протянули из мастерской времянку. И все преобразилось: настоящая крестьянская изба, только без большой русской печи да лучины - с открытым огнем никто, даже взрослые, шутить не смел, на веку хутор дважды выгорал дотла.

Пришли дед Сашко, баба Марья и дядя Митя, долго молча стояли на пороге, будто в гости явились без приглашения. Ребята сидели рядышком на широкой дубовой, в ладонь толщиной, лавке тоже молча. И даже Тимка ногами не болтал, помнилось бабино: "У-у, опять чертей качаешь, приманиваешь!", сидел серьезный, с грязной рожицей и такими же руками. Ему досталось перетереть все иконы, очистить засиженные мухами стекла, содрать многолетнюю пыльную накипь.

Поначалу он было заикнулся, стекла, мол, выдавить, "дядек" всех этих выбрасить, а "золото" - витое, узорчатое, ломкое, в руках поющее - себе взять. Они с соседским Толиком, дружком закадычным, всю зиму у того на чердаке курочили такие вот ящики.

Бабку Толикову похоронили; в кухне, где она доживала, отец с матерью начали выращивать рассаду - себе и на продажу. "Очень выгодное дело, - поделился с дружком Толик семейной тайной, - тысячи можно заколотить". Ну, а иконы, чтобы глаза не мозолили да на нервы не действовали, вынесли на чердак, сложили стопкой в угол.

Образа они курочили не спеша, не вредничая напрасно: стекол не били, картин не ломали и не выбрасывали - разбирали с задней стенки, вынимали "золото", всю остальную начинку пихали обратно и клали в самый низ, чтобы при случае не сразу обнаружилось их самовольство.

"Золото" могло пригодиться куда угодно: и с другими пацанами меняться, и на мундштуки - заберутся в подсолнухи, наобрывают в прах и звон высохших листьев, скрутят цигарки, вставят в золотые мундштуки. Дым кисло-сладкий, с прелью, тянется плохо, но зато совсем как взрослые. А то еще станет один продавать- вроде в деревенскую лавку завезли небывалый товар - заморские, с золотым ободком сигары. И стоят они так дорого, что ни один деревенский мужик, даже председатель или дядька Стефан Захарович, комбайнер, Герой Труда, и те только поглядывает да облизываются. И тут наступает очередь Тимки или Толика, это уж как жребий перед этим расставит их - кого за прилавок, кого за дверь: войдет в дверь, небрежно оглядит обычный товар - горки аспидно-черного паслена в бутылочных металлических крышечках (черная икра в вазах), дыни и арбузы, поступившие по спецзаказу (перед этим вместе ужами шныряли в соседских огородах), огурцы, помидоры, морковку, яблоки, груши - да мало ли чем может похвалиться по-настоящему предприимчивый, хозяйски ведущий дело продавец. Это ж не колхозный магазин, куда раз в неделю на задышливом "захаре" завозят водку, вино да железные консервы.

Вот пройдется Тимка фертом перед прилавком и спросит небрежно:

- А что, милейший, не поступили сигары из Гаваны? Я, помнится, заказывал о прошлой неделе.

- Как же-с, как же-с! Извольте видеть, вот они. Прямехонько с самолета и доставлены по вашему желанию.

А каким чудом прикажете приземляться самолету, да еще "прямехонько" из Гаваны, среди холмов, лесопосадок и колхозных полей? Впрочем, про то деловым людям знать ни к чему.

- Ну что ж, любезный, я возьму ящичек гаванских, пожалуй. Будь добр, подай.

Ой, напрасно будет дядя Митя искать свою автоаптечку, хоть весь багажник перерой, хоть возьми за колеса да вытряхни, как пустой чувал: в ящике слоновой кости подает продавец гаванские, по спецзаказу доставленные через океаны, моря и границы лучшие в мире сигары.

- С вас десять тысяч, сударь, - скромно напомнит продавец, на что покупатель милостиво приопустит взгляд и неторопливо полезет в карман (сколько раз просил мамку пришить задний карман, так нет, заладила одно: "Я тебе и этот зашью, вечно всякой дряни полно"! - нет, десять тысяч из кишени ни один уважающий себя покупатель, конечно, доставать не будет, и Тимка достает их с хитрым фокусом, провернув штаны на мосластых бедрах).

- Извольте получить.

- Сдачу-с...

- Оставьте, милейший, на чай.

Тимка читать научился в четыре с половиной года, разом с Тоней. К семи одолел, втихомолку, конечно, "Декамерон" и сборник рассказов О'Генри. Костя "Декамерон" прятал в сено над отцовской мастерской, и Тимка наткнулся случайно. Так они по очереди и читали: пока Костя в школе, мать Тимку с собаками найти не может, а потом, на ночь глядя, Костя пропадал.

И вот теперь, вспоминая разговор Левы и Даши об иконах - фамилии прекрасных народных художников-иконописцев, похлеще любой сказки история русской земли, войны с татаро-монголами, шведами, немцами, поляками - вдруг понял Тимка, какими же они дураками были с Толиком. И от того, что никто из взрослых еще не знал об их дурости, никто не ругал, не наказывал, она казалась Тимке еще тяжелей, а сделанное - непоправимым...

- Ну ты только глянь, баба, как они угадали.

- От так и было, так и было, - закивала согласно и баба Марья. - Только б добавить печку, ослоны, стол, та бычка або сразу двух, чтоб и повернуться негде было. От так, считай, всю жизнь и прожили.

- Дедушка, мы решили искать в брошеных домах все старое, а потом, если вы разрешите, возьмем с собой и устроим в школе музей крестьянского быта.

- Действующий музей, - поправил Дашу Лева. - Потому что все в отличном состоянии, а кое-что мы подремонтируем. Было б совсем хорошо, если бы вы научили нас работать - и прясть, и деревенские носки вязать, и лапти - нам для спектаклей нужно, а их же нигде не достанешь, - и на ткацком станке. Говорят, что вы, бабашка, настоящая мастерица.

- Та оно вам, почитай, уже и не нужно. Счас такое гарное в магазине продают, что куда там! Мы такого и сроду не ткали.

- А вышивать старинные узоры?

- Та счас же таких не носят. От даже Тонька отказалась надевать: немодно.

- Наоборот: как раз входит в моду. Даже в Европе и Америке нашими народными моделями заинтересовались!

- Ну, сами решайте. Если охота есть, я покажу. Уже, правда, и в очках почти ничего не бачу, но если треба - то чего ж...

- Ура-а! - закричала Даша и кинулась обнимать бабу Марью.

- Вот, один медовик уже закемарил, - глядя на прикорнувшего на голой лавке Тимку, сказал дядя Митя и усмехнулся: - Колыску он так и не повесил?. А ну, Костя, займись.

Костя, тоже ласково усмехаясь, подобрал Тимкины ноги, накинул сверху на братишку старую ряднинку.

- В ней дно сопрело, - через минуту сказал он, оглядывая старую колыску.

- Это может быть, - тотчас откликнулся дед Сашко. - Немало капитанов долгого плавания выросло.

- Тут и ваш папка, - обращаясь к Даше, сказала баба Марья, - пузыри пускал.

- Реликвия!

- А что? Разве только бары могут своим прошлым гордиться и его сохранять в разных там мемуарах? - спросил дядя Митя. - Чем мы хуже?

- Никто же не говорит, что хуже, - попробовала оправдаться Даша.

- А на деле так получается. В музей идем на чужую безделушку глядеть, а дома своего не храним, места, где родились. Не-ет, память человеку не зря дана и не для ради удовольствия. Да и нам, грамотным, у дедов кой-чему поучиться можно...

До поздней ночи протолклись в клуне. Костя отремонтировал и подвесил к матице колыску, перенес в нее спящего Тимку: с запасом она была сделана - поместился Тимка с удобствами. Потом достали из чулана верстак; тут уж всеми командовала баба Марья, она даже помолодела, на ходу молодых обгоняла. Собрали и не утерпели, начали натягивать основу, попробовать пустить ловкий крутобокий челночок по звенящей льняной волне.

И лишь когда заполошно продрал горло петух на седале - опомнились, глянули на часы - половина третьего.

- Ну, спать, - скомандовала баба Марья, - а то гости с ног валятся.

- Може, того... повечеряем? - подкинул дед Сашко невинный вопрос. - Вы ж там всего наготовили впрок, так чтоб не пропало...

Ужинать в три часа ночи проснулся даже Тимка, не успели первые ложки звякнуть по мискам.

- Ну, солдат растет! - похвалил дед Сашко. - Пока работа шла - не мешала, а тут сразу, как боевой конь! Это ты, Тимка, молодец, голодным не останешься.