предыдущая главасодержаниеследующая глава

В лесу

На следующий день, ближе к обеду, когда чуть протряхло и сошла жгучего холода роса, отправились в лес готовить место. Дед Сашко и Костя взяли косы, девчатам дали легкие деревянные грабли, Леве с Алешей достались лопата и топор, Тимка нес веревку через грудь, как солдат скатку, и восемь километров отмаршировал за милую душу.

Минькин след с утра простыл. А дядя Митя, оказалось, после ужина и не ложился: оставив своего обшарпанного "вороного" среди дедового двора шпорыш щипать и не заходя домой, пошел сразу на трассу, там уж подбросят до колхозной пасеки.

Он еще днем как-то обмолвился:

- Напарник у меня еще мало обстрелянный, подозреваю, неуютно ему одному оставаться на ночь в лесу. Паренек-то вроде и ничего, работящий, старательный и толковый, да, примечаю, в компании он себя свободней чувствует.

- Ему бы в клубе затейником работать: два прихлопа, три притопа, - не принял отцовского объяснения Костя. - Знаю я его.

- Ну что ж, и на это свой характер и интерес нужен, - заметил дед Сашко. - Вот кончай школу, отслуживайся и к отцу в помощники.

Костя промолчал.

- Или в напарники, - понял внука дед. - А еще лучше - на самостоятельную пасеку. Так, Константин Митрич?

- А что - не потяну?

- Упаси бог: я так не сказал. Человек смолоду должен браться за дело с полной ответственностью, а то так потом на подхвате всю жизнь и пробегает. А парнишку не осуждай - люди разные. Да и нас, мужиков та дедов, возьми - тоже в компании сбиваемся. И легче, и веселей...

Видимо, дядя Митя тот разговор не забыл...

Дорога подсыхала, но лужи то и дело перегораживали ее необъездно. Лучше всех было Тимке: шпарил босиком, только пятки посверкивали. Миновали выгон, потом шли межой, переправились через речку, выбрались на малоезженную степную дорогу - все было гостям интересно, смотрели во все глаза.

На опушке дед Сашко сказал:

- Ну, вот тут и табор наш будет. Обычно мы пасеку выбросим ночью, а потом начинаем обустраиваться. На сей раз сделаем по уму.

Ребята не поняли.

- А что тут делать?

- А от зараз сами увидите, - ответил старик и начал собирать косу.

Костя не спеша прошелся вдоль опушки, будто что-то выискивая в траве и крайних кустах. Потом вернулся.

- Вы хотите прямо здесь ставить?

- Ну да. Чем не место? - откликнулся дед Сашко. Костя покивал, помолчал, потом, медленно подбирая слова - дедову строптивость и упрямство он знал! - начал:

- Вот если под тем дубом молодняк убрать, выкосить по самые кусты - получится классическая позиция, как в учебнике.

- Ну, ну, и чем же это та лучше этой?

- Там направление летков строго на север - раз. Подлесок густой и высокий, уже с обеда будет хорошая тень, и, значит, не так температура будет подниматься в ульях - два. Восток открыт, с самого восхода солнце будет на пасеке, а если тут поставить, то тень, считай, почти до обеда - три. А место там почти такое же ровное, чуть больше, может, косогор, так подложим прокладки, ничего страшного.

- Ну вот - прокладки. А тут и ставить ничего не нужно, только выкосить. Сколько годов тут останавливаемся, всегда с медом. Привыкли опять же.

- Да ведь рядом, сотня шагов всего, - прежним тоном уговаривал Костя. - И место для будки там хорошее, а тут одни гусеницы.

- Не съедят, - недовольно буркнул дед Сашко, но было видно, что доводы внука ему показались резонными, теперь требовалось лишь время, чтобы он согласился с ними.

Костя, не глядя на деда, тоже начал собирать косу. Ручка на косье показалась ему не по росту, он отпустил ремешок, передвинул и начал стягивать опять. Сухой треск остановил его движение.

- Что, съел? - невинно поинтересовался дед Сашко.

- Кажется...

- Ну пробуй, пробуй дальше, чтоб не казалось. Костя потянул ремешок сильней; ручка, обжимавшая косье, лопнула.

- Старая была, - не оправдываясь - объясняя, сказал Костя.

- Старая. Ну, значит, делай новую, чтоб на твой век хватило.

Костя хмыкнул.

- Чего ты?

- Это ж нужно домой идти, парить вербину, иначе не согнешь.

- Кто не знает, тому нужно. - Дед показал свою косу. - Вот, года три-четыре назад недалеко отсюда стояли пасекой - прибегает лесник с такой же бедой: ручка лопнула, домой, парить... Лишней ни у кого нет, тут и говорить нечего. Сидит, не хуже тебя печалуется. А лесной человек, уж, казалось бы, эти хитрости должен знать. Я ему говорю, мол, согнуть и тут можно, стоять будет как настоящая и парить не надо. Не верит. Поспорили. Пока он в хутор в лавку на кобыле за поллитровкой сгонял, я ему ручку сделал.

Костя молча подобрал топор и пошел вниз, где в яру точил далеко не всем известный скромный родничок. Вскоре донеслись удары топора, одна из верхушек дрогнула, качнулась и утонула в густой зелени.

Вернулся он с тремя палками по полметра длиной, в детскую руку толщиной. Снял с косы старую ручку, примерил, что-то проговорил себе под нос и стал сначала топором, начерно, а потом ножом, подчищая, выбирать податливое дерево.

Дед Сашко работать тоже не начинал, ходил то под дубом, оглядывая место и щуря под седой бровью глаз в раздумье, то обходил на отшибе стоящие кусты черноклена и "пищика" - желтой акации - и незаметно все дальше подвигался к тому месту, которое перед этим осматривал и выбрал Костя.

Свою косу дед оставил под дубом, и Лева, в жизни не державший ее в руках, не утерпел. Он взял косу, спустился чуть пониже от деревьев, на широкую опушку, где, по его соображениям, никому помешать не мог, размахнулся и... вонзил носок в крепкий лесной дерн.

Алеша предусмотрительно остановился поодаль.

Лева с усилием выдернул косу, размахнулся опять и... все повторилось в точности.

- На пятку налегай, - вдруг откуда-то из глубины детской памяти всплыли слова.

- А где она, возле деревяшки? - Лева "налег", и коса, свистнув обжигающим полукругом по верхушкам травы, закрутила и его. - Компьютером легче овладеть, чем этой дедовской техникой.

- А Лев Николаевич любил косить.

- Лев Николаевич почти всю жизнь прожил в деревне, понимай же разницу!

- Дай я попробую, - попросил Алеша.

- Перебьешься! В очередь!

- Ну дай! На минутку.

Алеша попытался отобрать косу. Лева поднял ее над головой, как боевое оружие, и издал воинственный клич.

Глухая оплеуха пошатнула его. Сильная рука перехватила косу.

- От это тебе раз и до конца: не балуй на работе. А с косой - особенно, - сурово сказал дед Сашко. - И тебе б следовало, Алешка, да далеко стоишь. Коса шуток не любит. Все ясно?

- Ясно, - пережидая тягучий звон в ухе, ответил Лева и перехватил тревожный Алешкин взгляд: тот знал, как может друг его внезапно вспыхнуть - тогда уж уговорить его почти невозможно.

Но Лева дедову науку принял как должное.

- А теперь давайте думать, где у вас головы были? Ну, залезли вы в самую середину поляны, устроили толоку - дальше что? Не умеешь - для начала спроси. Не у кого, так хоть подумай, как вреда меньше сделать, если до пользы еще далеко, а не скачи козлом. Ну, ладно, пошли.

Дед Сашко повел их к дальним кустам, попутно объясняя: траву оттуда сюда ветер положил, уже легче будет косить, косогор, опять же, под левую руку, значит, покос тоже легче будет класть.

- Ну, я начну, с богом, а там поглядим - и вы попробуете.

Ничего сложного в этой работе не было, Лева даже удивился, как это он носком в землю попал. Наверное, не там действительно стали: с середины же ни один дурак косить не начинает!

Дед шагал неторопливо, приставным как бы шагом, и коса сама с тонким посвистом срезала густую великолепную траву и укладывала ровным валком слева от него. Шел дед, как по шнурку. Может, он и сам соскучился по такой легкой и веселой работе? Так ребята видели во дворе еще несколько кос под навесом, мог бы на всех взять. Эх, сколько бы навалили травы на зиму!

Дед Сашко дошел до края, достал из-за голенища коротких кирзовых сапог лопатку - длинную деревяшку с нанесенным по бокам абразивным слоем, упер косье в землю, взял косу под мышку, а левой рукой за наружный толстый пруток и начал быстро шоркать лопаткой с обеих сторон жала.

Потом, не глянув на добровольных помощников, пошел назад жнивьем; начал новую ручку 1 и остановился.

- Ну, ясно, - опросил он, - с чем кашу едят?

- Ясно! - разом ответили ребята и потянулись к косе.

- А коли так, то для начала немного теории: назовите технологические операции, которые происходят при полном цикле - от замаха до замаха. - Казенный дедов язык и необычное требование ошеломило учеников.

- Ну, что? - Первым рискнул Алеша. - Берешь вот так, - он потянул косу из рук деда.

- Да ты мне на словах, на словах объясняй, я пойму, - с усмешкой остановил его дед Сашко.

Ручка - полоса покоса, которую проходят без правки косы.

- Какая там технология?! Бери да коси!

- Нет, внучок, то не так. Вот рассказывают, как в Индии к одному мудрому старому учителю пришел хлопчик в ученики проситься. Тот не отказал. Взял из миски рыбину, положил ее на стол, сказал: "Смотри", - и ушел. Ну, хлопчик, тот посмотрел, посмотрел, пальцем ее туда-сюда перевернул - что там смотреть? Или он рыбы не видел? Сидит, значит, ждет учителя. А того нет и нет. Уйти же никак нельзя - обидится учитель. И делать больше нечего. Ну, вот этот хлопчик от нечего-то делать начал чешую считать, потом все перышки в плавниках и хвосте пересчитал, потом рот ей раскрыл, изучил, какие у той рыбины губы, зубы, язык и все прочее. Уже вечер на дворе, а учителя нет и нет. Но хлопчику тому уже интересно стало. Оказывается, он раньше-то рыбу по-настоящему и не видел. Когда через три дня вошел в комнату учитель, лежала на столе до каждого волоконца, до каждой чешуйки разделанная рыба. И учитель не стал будить ученика. А ты говоришь: бери и коси!

И дед Сашко, как древний индийский учитель, не обращая внимания на ребят, опять пошел ручку. Алеша с Левой на этот раз не просто шли следом, дожидаясь очереди так же красиво и ровно уложить траву на освобожденную землю, они теперь видели и примечали каждое движение косаря, старались понять, почему он делает именно так, не иначе.

- Ну, кто теперь отвечать будет? - опять шоркая лопаткой, спросил он на другом краю поляны.

- Я, - упрямо выдвинулся вперед Алеша. - Технология - проще некуда: держать косу параллельно земле и делать каждый раз одинаковые усилия, чтобы ровно получалось.

- Не-е, внучок, то не оно. Я тебе с одинаковым усилием захвачу и метр, и полметра. И коса у меня сама землю чувствует, это уже опыт, а не технология. А я спрашиваю: какими приемами пользуется косарь? Может, ты, Лева? - дед Сашко после той неожиданной оплеухи впервые глянул гостю в глаза: не обиделся ли, не затаил боль?

- Я, наверное, не все понял, дедушка... Вы, когда косу назад ведете, то чуть-чуть носок приподнимаете и траву как бы приглаживаете.

- Не приглаживаю, а кладу, чтобы потом ее подрезать, чтобы не вдоль скользила коса. Молодец! Очень важное заметил. Ну, а ширина покоса как регулируется?

Тут опять вмешался Алеша:

- А чем дальше ручку от себя, тем угол больше и, значит, и покос шире.

- Во-о, уже кое-что. Можно считать, что теорию начинаете осваивать. Ну, а дальше мозоли подскажут. Берите косу, да только раз и навсегда: без баловства. Увижу - всё: пешком на станцию, и налажу враз, не гляну, что гости.

Лева стал на дедово место, услышал, как внезапно заколотилось сердце - будто перед выходом на ковер, он даже усмехнулся такому совпадению, - и так же легко и красиво повел косой. Оказалось, что легко - только со стороны глядеть. Коса не дошла и до половины. Пришлось добивать вторично. На следующий раз Лева замахнулся резко, и жало под конец выскочило наверх, будто трава вытолкнула его.

- В деревне все косят, а хороших косарей всего несколько человек набиралось. Так что не тушуйся: ты первый раз косу в руки взял, научишься. Вот Костя...- дед Сашко оглянулся, чтобы внук не услышал нечаянно его похвалы: - тот и деду пятки подрежет. За хорошего мужика косит. Но и это еще не вся наука. Говорят: мастер может, а делает инструмент. Косу и выбрать нужно умеючи, и отбить, и наточить, и по руке подогнать - целая куча хитростей. Оно вам счас, может, уже и ни к чему? Другая жизнь, другое требуется умение. А для нас коса - о! Без сена останься в зиму - и скотина, и сам зубы на полыцю положишь.

Лева стал на дедово место, услышал, как внезапно заколотилось сердце - будто перед выходом на ковер, он даже усмехнулся такому совпадению, - и так же легко и красиво повел косой. Оказалось, что легко - только со стороны глядеть
Лева стал на дедово место, услышал, как внезапно заколотилось сердце - будто перед выходом на ковер, он даже усмехнулся такому совпадению, - и так же легко и красиво повел косой. Оказалось, что легко - только со стороны глядеть

Лева кое-как добил ручку, с сожалением протянул косу нетерпеливо ждущему своей очереди Алеше. Дед Сашко, чтобы не смущать или, скорей, не расстраиваться, видя, как скубут помощники золотую траву по верхушкам, отошел в сторону, закурил.

Даши с Тоней и Тимкой не было на опушке, ушли искать ягоды. Костя осторожно гнул ручку. Он уже наматывал ременный шнурок, когда раздался резкий, как пистолетный выстрел, треск. Дед Сашко кинул в его сторону короткий взгляд, спросил:

- Первая?

Костя ответил не сразу:

- Третья.

- Медведь дуги тоже гнул: сила есть, ума, решил, не надо.

Помолчали. Потом Костя взял топор и опять пошел к роднику. Дед подобрал испорченные ручки, посмотрел, хмыкнул, пошел к косарям.

- Вот, еще одна заковыка. И проста штука, а не сразу догадаешься. Пока же не догадаешься, ни за что не получится, хоть парь, хоть запарь заготовку. Если не сразу, так высохнет и все равно лопнет.

Лева с Алешей повертели в руках вербовые куски, пожали плечами, разом взглянули на деда, ожидая объяснений.

- А и тут хитрость - проще некуда. Но ее, кто знал, раньше берёг за настоящий секрет: при случае могла здорово выручить.

- А вы откуда знаете этот секрет, дедушка?

- Мне отец показал однажды. Вот так же на лугу у одного лопнула ручка, даже, помню, не лопнула - бросил, раззява, - арбой и переехало. Работы невпроворот, а он как без рук. А был с другого края села, да и человек нехороший, все его не любили, но как откажешь? - в одном селе жить, хочешь не хочешь, не раз столкнешься. Делянки наши рядом были, он к отцу и пристал, помоги да помоги. Отец объясняет: пока тебе делать буду, сколько времени уйдет? Давай уж полюбовно: я тебя выручаю, ты - меня. А у того новая веялка была, откуда-то заграничную привез, не чета нашим. На три дня, мол, дашь без платы, а я тебе и косу отобью, и ручку поставлю. А пока моей покосишь. Вот так: уменье за плечами не носить. Оно пригодится.

Вернулся Костя. Видно, пока ходил, вербину рубил, да еще холодной водичкой умылся - гордыню утешил, сразу спросил:

- А что не так, деда? Ничего не получается!

- Одну малость осталось и сделать. Выбираешь ты хорошо, правильно, обжим тоже рассчитываешь верно - если б не лопалась, надолго ручка б была!

- Так лопается же!

- Лопается. А почему? Рас-пи-ра-ет ее. Когда обжимаешь, края тоньше, так и льнут, а середка - ей куда деваться?

- У-у, дубина! Как же я сам не сообразил?! Нужно не только до середины выбрать, но в оставшейся половине и середку долой. Выскоблить ее, вроде бы полой сделать.

- Ну, теперь запомнишь? - с улыбкой спросил дед Сашко. - А место ты и впрямь лучше этого присмотрел, будем там сгружать, - ив своем упрямстве покаялся.

Пока Костя настраивал свою косу, другая не отдыхала ни минуты. Дед Сашко, глядя на добровольных рьяных помощников, и рукой махнул: нехай скубут, как получается, все ж таки первый раз в руки косу взяли.

Выкосили всю опушку, почистили сухостой, определили место для будки, подровняли его. Вырыли яму для бидона с чистой водой, нашли в зарослях, метрах в двадцати от опушки, место для медогонки, и там вырыли яму, колья вбили, соорудили настил.

Уже к вечеру затеяли перед возвращением в хутор чай. Тут уж Тоня постаралась: такой аромат в котелке навела, что любой дегустатор с толку бы сбился.

- Ты, внучка, на этот раз - без? - с им одним понятным намеком спросил дед Сашко.

- Ой, дедушка, ну сколько можно вспоминать?! - вспыхнув, обиделаcь Тоня.

- То добро, хоть осталось кому вспоминать...

Несколько лет назад Тоня "заправила" кипяток дурманом. Уж чем ей так понравился именно этот цветок среди других, трудно сказать. Пока мужчины работали на пасеке, а баба Марья поралась (Хлопотала (донск.)) у родничка, маленькая Тоня нашла в сторонке целую куртину дурмана, нарвала оберемок и сунула его в кипяток. Хорошо, обронила возле костра немного - насторожились.

Дед Сашко прихватил в сумку полурамку запечатанного сотового меда. Буханку домашнего хлеба разломил крупными, по числу работников, кусками. Только пополудновали, подъехал дядя Митя.

- Ну, проскочил свободно. Грузитесь. С машиной договорился. Сегодня и перевезем.

Грузили ульи уже по темноте, дождавшись последних тружениц с поля. Алешу, Леву и деда Сашко поставили в кузов, принимать и размещать, носили дядя Митя с шофером и Костя с дядей Женей, улыбчивым, седым, голубоглазым.

"Зил" с прицепом заняли полностью - погрузили и будку, и медогонку, и еще много разной всячины, годами кочевок отобранной и проверенной.

Ехали медленно, ощупывая каждую яму на дороге, каждый ярочек. Пыли не было. Небо сияло рясными звездами. Воздух звенел разноголосьем степной живности. Спать не хотелось: Алеша с Левой, может быть, впервые в жизни чувствовали себя по-настоящему причастными к серьезному, нужному делу, и то, что впереди их ждала бессонная ночь - опять же, для дела, а не по прихоти - сделало их серьезными и равными остальным участникам "ночного десанта".

На опушке, неузнаваемо изменившейся в лучах мощных фар, опять работали быстро, азартно, без перекуров и лишних слов, будто от каждой сэкономленной минуты зависело что-то очень важное. Ребята не видели надобности в такой напряженной работе - получасом позже или раньше - не все ли равно? Но она увлекала их, и они готовно подчинялись напряженному ритму.

Закончив выгружать прицеп, перебрались в кузов. Ребята совсем осмелели: ничего опасного в этой работе не было. Пчелы глухо гудели в ульях, грозились, наверное, но угрозы их не были страшными - летки были надежно запечатаны.

Однако дед Сашко вдруг сказал:

- Здесь, хлопчики, где-то авария - пчелы понавылазило, аж под ногами хрустит. Костя, наломай веник, смету в сторону.

Пока дед Сашко подметал перед ульями вдоль откинутого борта, Алеша и Лева проверили одежду и сетки - нет ли где щели?

- Ну, взяли, - то ли спросил, то ли скомандовал дед Сашко, и ребята осторожно подняли первый улей.

Пчелы, облепившие стены, жалили даже через одежду.

- Да что они делают?! - не выдержав, вскрикнул Лева. - Совсем обнаглели!

Внизу засмеялись.

- Терпи, казак, атаманом будешь.

Дед Сашко один подкантовывал улей ближе к краю, шумно отфыркивался, будто лошадь над сорной водой, отгоняя пчел от лица.

- Ну что, хлопчики, приедете в хутор жить? Это, по правде сказать, еще не самая хужая работа.

- Что ж ты, Мить, спрашиваешь и тут же пугаешь? Приманивать нужно калачом, а не батогом.

- Я не приманиваю. На такой шаг нужно сознательно идти, чтоб потом никого не винить.

- А что? Можно! - откликнулся Лева. - Как, Лешка, приедем?

- Нет, - будто не понимая шутки, всерьез ответил Алеша.

- Что ж так, внучек? - тоже серьезно спросил дед Сашко. - Или так не нравится у нас?

- Почему? Нравится.

- Ну так...

- Тут же не просто жить придется, не в гостях - работать нужно. А что мы умеем?

- А ты не боись, хлопчик, - откликнулся дядя Женя, давний дедов напарник, помогавший перевозить пасеку.- У нас, как в армии: не можешь - научим, не хочешь - заставим. Подумай, с кондачка-то не решай.

- Думай не думай, а в городе лучше.

Опять все засмеялись,

- По крайней мере, честно. А ты, Лева, смотри: обещание помним.

- Ладно, - легко откликнулся Лева и спросил: - Да что они, с камнями, что ли? Все тяжелей и тяжелей...

В конце концов кузов опростали, машину отогнали в сторону. Костя скомандовал:

- Все в укрытие! Открываю!

Летки открывал полапки (Наощупь (донос.)) но иногда, напрасно провозившись возле какого-нибудь улья, включал фонарик. В ярком режущем свете становились видны целые тучи бьющих в человека черных комочков.

- Костя, надень сетку, не форси! - крикнул дядя Митя.

- Пусть знают свое место! - азартно откликнулся тот, перебегая к следующему улью.

Но, видно, нарвался и он: возле одного улья замер на минуту, потом низко пригнувшись, бросился в сторону. Пасека гудела зло, непримиримо.

В кустах, где все поджидали Костю, пчел не было, но все равно стало как-то не по себе.

- Дожали Котю, - сказал дядя Женя, глуховато откашливаясь. - Счас они его в родник загонят, как пить дать.

Костя косой тенью промелькнул по опушке и с глухим шорохом загудел вниз, в вербы.

- Точно, к роднику подался. Будет, как страус: голова в воде, а хвост сверху. Ну ладно, пойду открою остальные.

- Начинай с той стороны, - посоветовал дед Сашко.

- Без разницы: там счас, как в немецком котле - куда ни сунься...

Когда дядя Женя, с хрустом проламывая сухой бурьян и кусты, исчез в темноте, дед Сашко, усмехнувшись, сказал:

- Помнишь, Митрий, как он электрические перчатки надевал? Говорит: "Пойду драть!" - собираясь на пасеку. Боялся их хуже огня.

- Это сразу после войны, - то ли спросил, то ли уточнил дядя Митя. - Он еще с палочкой ходил.

- Ну да! Вернулся в село - все сбежались, как на живого попа глянуть: на гимнастерке от медалей та орденов пуговиц не видно. Воевал, что надо! Но зато и живого места на нем не было. - Дед Сашко рассказывал подробно, явно не для сына. - Ну, решили мы, нужно выручать героя-разведчика - чистый доходяга. Вот и посоветовали пчелами заняться.

- Вы ему и дали первые три семьи?

- То не главное, кто да сколько, - не принял дед Сашко. - А вот учить его - я учил. Эт точно. Ну, натерпелся я с ним. На пчелиный яд аллергия, как счас говорят, бывает у двух-трех из тысячи, может. Он, как назло, из них и попался. Как ужалит - а все равно - куда, хоть в пятку - так и нальет всего. На морду не узнать нипочем. И, считай, на неделю. Так на первых порах, года два или три, и работал в перчатках. И в любую жару засупонится наглухо, аж жалко мужика. А потом привык, привык. В прошлое лето рекорд поставил. Подъезжаю я к пасеке - что такое? Пчелы тучей! И на меня, как собаки, еще на дороге бросаются, прямо не глянешь, так в очи и лезут. Ну, я мотоцикл в кусты, а сам задом, задом... Женька на пасеке ворочается. Что такое - спрашиваю. Он в ответ: та косуля, будь она неладна! Негде ей больше пастись, прямо на пасеку забрела. А тут моя Кукла... - Это у него такая собака, - пояснил дед Сашко.

- Волкодав, - добавил дядя Митя. - Одинакова, что сзаду, что спереди. И сколько ее, скажи, жигали - все равно из люльки щипцами не вытянешь, когда хозяин на пасеку собирается. Везде вдвоем.

- Ну да, - согласился дед Сашко и продолжал свой рассказ: - Косуля от Куклы и рванула. Два многокорпусных перевернула, еще со скольких там крышки сбита. Хуже медведя наворочала. Ну, а Женька кинулся поднимать. Как раз перед этим кашу сварил, так с ложкой в одной руке, по горячке, и крутился. От такого я еще на своем веку не бачил: рубаху задрал - живот аж шевелится от жал. Сколько сотен его за раз жигануло - кто б посчитал.

- И ничего? - не поверил Алеша.

- Как ничего? Принял стопку, кашу поели - спать лег; храпел так, что с дуба листья сыпались.

Вернулся, зайдя с тыла, Костя, виновато остановился чуть в сторонке.

- Твои так лютуют, Костик?

- А то чьи же, - вместо внука откликнулся дед Сашко.

- Это тот рой, что мне павильонщик в позапрошлом году подарил, - добавил Костя. - Помните?

- А-а, примаки! Обжились, однако, и хозяина бьют! Ну так и нужно.

Два года назад Костя работал помощником комбайнера и как-то рано утром увидел невдалеке от поля странную машину. Его оставили докашивать одного, остальные комбайны бригады отправили на соседнее поле.

Костя подъехал почти к самой дороге и увидел, что от машины бежит к нему человек.

- Помоги, браток, - взмолился незнакомец, взбираясь по лесенке в кабину "Нивы", и тут же разочарованно - он даже и не пытался скрыть своего разочарования- сплюнул, увидев перед собой совсем еще пацана. Не веря в полную неудачу, спросил: - Ты что, один?

- Один.

- Совсем один? - не поверил незнакомец.

- Нет, - ответил неожиданно для себя Костя и, заметив надежду, промелькнувшую в глазах незнакомца, добавил: - С вами. Что нужно-то?

- Что нужно? Что нужно? - бормотал незнакомец, спускаясь по лесенке. - Толковый человек нужен. Механик.

Костя заглушил двигатель, выпрыгнул следом, чуть мужику не на голову.

- Заглох? - он кивнул на стоящую машину.

- Заглох.

- Автолавка, что ли? - присматриваясь к странной будке на колесах, спросил Костя.

- Какая лавка?! Павильон. Пчелы у меня там. До места еще полсотни верст, а уже начинает жарить. Тут открыть? Дорога и кругом одна стерня, хоть шаром покати. С ночи маемся: то дернет, то станет. Шофер у меня совсем зеленый, навроде тебя ас! - не смог сдержаться в досаде незнакомец. - Сидит букварь читает, мать его в грамотея! Ты б, говорю, раньше-то читал, на курсах или дома, в гараже, а не среди ночи в степи.

Костя подошел к машине, кивком поздоровался с парнем - еще безусым и, наверное, доармейского возраста, заглянул под открытый капот.

- Не фурычит?

- Сам не знаю: все проверил как будто, - пожал плечами шофер.

- Зажигание есть?

- Проверял: бьет!

- Мда-а...

Мужчина, послушав их разговор, плюнул и полез в карман за куревом.

- Детсад! Связался на свою голову!.. - вытащил мятую пачку, пошарил в ней пальцем, опять с досадой плюнул. - Сигареты есть, комбайнер?

- Не курю, - откликнулся, не вылезая из-под капота, Костя.

- Ну точно: дедсад!

- При чем тут детсад? Просто в голове кое-что есть, не как у некоторых! - все-таки оглянулся Костя на пчеловода; мужичок ему не нравился все больше, и он не стал подбирать слова повежливей.

- Вот уж точно! - пасечник махнул безнадежно рукой, отошел к павильону, прислушался с беспокойством к высокому гулу за тонкими стенками, и лицо его болезнено поморщилось.

Костя первый раз видел павильон, хотя немало читал и слышал о нем. Хотелось посмотреть самому, расспросить- так ли удобно и выгодно держать в нем пчел, как пишут, но знакомство началось неудачно, и он опять нырнул под капот.

Мотор они запустили минут через десять. Костя даже удивился, как этот "ас-водитель" и сюда-то доехал: трамблер был разрегулирован будто нарочно и даже провода на свечи перепутаны.

Услышав ровный гул мотора, пасечник птицей взлетел с земли, бросился к Косте.

- Ну, сынок! Ну, молодец! Не серчай на меня! Если б ты пчел имел, понял бы!

- Имею, - спокойно ответил Костя, вытирая руки тряпкой. - Пять семей дедушка подарил весной.

- И что - сам с ними?

- Не совсем, - признался Костя честно. - Но в основном...

- Ну, тогда и я тебе... Я тебе зверя в клетке подарю! - бормотал он, забираясь внутрь павильона. - Вот, прямо с рамоносом бери. Он старенький, не жалко и выбросить будет. Домой-то скоро попадешь?

- Еще пару ходок, часа полтора.

- Ну, в холодочке постоит. В посадке пристрой - потерпят. Вчера рой вышел - с летка снял. Это у меня "дикая дивизия" - так и называю. Каждый год рой отпускает и медом заливает. Ты молодец - бери. Такому не жалко. Бери, - торопливо совал Косте в руки рамонос пчеловод. - Вспоминать будешь. Дядько Карпо меня зовут. С-под Полтавы я родом, а живу тут, с казаками, вот и разбаловался...

Машина уехала. Костя докосил клин и по пути пересадил рой в пустой улей на дедовой пасеке.

За два года сделал три отводка, и каждая новая семья отличалась не только необыкновенной ройливостью. - смотри да смотри, а то половины своих "папуасов" не досчитаешься, - но и давала больше других меда. Яростная попалась порода, не обманул дядька Карпо "с-под Полтавы".

С полуночи вышла над лесом луна, да такая яркая, будто и ее обмыл вчерашний ливень; без бинокля виделись на ее янтарно-серебристой поверхности темные разливы морей, оспинки кратеров.

Шофер на прощанье покурил с мужиками, завел свой механизм и уехал. Вместе с ним отправился и дядя Женя.

- Ну, а мы, хлопчики, счас поставим будку да приспособим чайничек с кипяточком - нет лучше на зорьке горячего хлебнуть.

Будка у деда просторная и легкая на удивление: из сухих реек сбиты рамы, обтянуты мешковиной. По углам штыревые навесы. Крыша из двойной прозрачной пленки, прибитой к рейкам, смотана в рулончик. Будку даже в темноте поставили за полчаса, крышу раскатали в минуту. Внесли топчан, застлали молодым пахучим сеном.

Костя в обустройстве почти не участвовал, помог только будку на место перенести; он возился с ульями: устанавливал их, то подкладывая под углы заранее приготовленные прокладки, то равняя кочки. Потом установил перед пасекой, на открытом месте, корыто, принес от родничка воды, заложил поверхность кугой, чтобы пчелы не тонули.

В помощники он себе никого не звал, и Алеша с Левой, изредка поглядывая в его сторону, выполняли дедовы распоряжения. Дед же Костину самостоятельность принял как должное, видно было, что полностью доверял ему.

- Дедушка, а почему мы не все ульи забрали? - вдруг вспомнил Алеша. - Забыли? Так со стяжками и остались стоять.

- Нет, специально оставили.

- А зачем?

- Так ведь нынче утром вернутся те, что в поле ночевали, а на пасеке пусто - куда им податься? А тут стоит улей, их дожидается.

- А-а, - протянул Алеша.

- И ничего не "а-а"! Вы же сами говорили, что в летке каждого улья сторожа стоят, чужих не пускают, - Лева торжествующе глянул на деда Сашко: как-то выкрутится он?

- Правильно, стоят и чужих не пускают.

- Ну так тогда зачем оставлять?

- Это все у них получается, если врагов или, скажем так, чужих меньше, чем защитников. В обычное нормальное время так и есть. А тут что? Пасеки нет, а чужие все летят и летят. И вся пчела старая, сильная,. и, главное, все со взятком. Покружат, покружат над своим местом, - пчела, между прочим, не улей свой запоминает, а место, где тот стоит, - и потом начинают искать любой другой, куда можно и нектар принесенный сдать, и жить попроситься. Ведь пчела в одиночку не выживает, не приспособлена. Даже осы, на что уж сильные, и те колониями живут.

- А шмели?

- Шмели, можно считать, что единоличники... Ну так вот: чужаки и начинают кружить у летка. А еще я забыл сказать, что обычно оставляют семью слабую. Ну и, опять же, все со взятком - в конце концов их пускают. У каждой пчелы свой запах - запах улья. Ну, а тут со всех сторон собираются - скоро и не разберешь, где свой, где чужой. Так что к концу дня все роднятся. А вечером и этот улей заберем.

- А когда отсюда переезжать будем, тоже оставите?

- Ну да.

- А если кто-то украдет?

- С чужого, ребятки, не разбогатеешь, особенно с краденого. Другое дело - Косте ройка дали. Тут от чистого сердца...

- Ну, это всё слова, - вполголоса проговорил Лева. - Мало ли примеров, когда богатели именно с ворованного.

Дед Сашко почесал затылок, подтолкнул ногой в костер валежину, не сразу ответил:

- Ну, что я тебе на это, хлопчик, скажу? Твоя правда, но только все равно эту правду признавать не хочется. С нею жить нехорошо и противно. Все ж таки человек человеком оставаться должен, даже если он в пустой степи увидит ведро с медом. Чье-то оно, не господь же бог его поставил! Ну и пусть себе стоит...

Костя в стороне загремел стяжками.

- Он что, снимает? Может, помочь ему? - спросил Лева.

- Ну, это и завтра успелось бы, - успокоил ребят дед Сашко. - С утра к пчеле все равно лезть нельзя. Просто Костя порядок любит. Добрый хозяин выйдет, если только город не сманит.

- В городе тоже настоящие хозяева нужны.

- То ваша правда, хлопчики: настоящие - они в любом деле необходимы. А только у нас тут уже скоро никаких не останется. Чтой-то не туда жизнь свернула, теперь попробуй ее останови. Вот года три назад сказал наш председатель - тоже ж вроде не глупый и свой, не в посылке присланный, - нужно, мол, школу хорошую строить, больницу, торговый центр, дороги, удобства создавать в домах, к городу приближаться, чтобы он не сманивал людей наших. Вроде бы и правильно: заработки у нас стали хорошие, никогда таких раньше не знали, и условия жизни - тоже. И школу-таки построили. Хорошую школу, куда не учиться. А посчитали: в том году в первый класс с десяток набралось, в этом - не знаю, а на будущий вроде всего четверо. Вот до чего мы дожили на Руси: то учить некому было, а теперь - некого. Больница, правда, не пустует, бабы ее оккупировали плотно, но и опять же - до весны. А там - хоть рачки, а ползет домой: дело ждать не будет. Вам про это не скушно, хлопчики? Может, спать ляжете? Скоро зорька, самая морошливая пора.

- Нет, нет, дедушка. Тут так интересно! Рассказывайте, мы спать не будем.

- Та я вам, хлопчики, не сказочку рассказываю, я б хотел, чтоб и вы подумали, куда она, наша жизнь, правится. Нас первых зацепило, а и вас не минет, не тем, так другим боком зацепит.

Дед Сашко снял с огня закипевший котелок, сунул в него пучок травы, накрыл крышкой. Блики играли на, его лице, резкие тени неуловимо, в какое-то мгновение, меняли его, и казался дед то молодым, ясноглазым, в шутливом щегольстве отпустившим не очень густую бороду, то совсем древним и даже дряхлым стариком с потухшим взглядом глубоких глаз, с пепельно-серой кожей, будто у давно и трудно болеющего человека, то вдруг становился совсем незнакомым, чужим...

Перед зарей проснулись в лесу сквозняки, пламя костра то припадало к земле, то освобожденно и весело взмывало вверх, раздвигая темноту. Завороженно смотрели на него ребята. Первый раз в жизни в настоящем ночном лесу, у настоящего костра, после настоящей работы. Им казалось, что с этой ночи жизнь их наполнится новым смыслом, что бездумнее и беззаботное детство ушло навсегда.

Дед Сашко снял с огня закипевший котелок, сунул в него пучок травы, накрыл крышкой. Перед зарей проснулись в лесу сквозняки, пламя костра то припадало к земле, то освобожденно и весело взмывало вверх, раздвигая темноту. Завороженно смотрели на него ребята. Первый раз в жизни в настоящем ночном лесу, у настоящего костра, после настоящей работы
Дед Сашко снял с огня закипевший котелок, сунул в него пучок травы, накрыл крышкой. Перед зарей проснулись в лесу сквозняки, пламя костра то припадало к земле, то освобожденно и весело взмывало вверх, раздвигая темноту. Завороженно смотрели на него ребята. Первый раз в жизни в настоящем ночном лесу, у настоящего костра, после настоящей работы

- Я вот недавно председателя нашего поймал, перед собой, вот как вас, посадил и сказал: сиди, пока все мое не переслушаешь. Авось дед Сашко восемьдесят лет не совсем дураком прожил, кой-чего, помимо меда, ему пчелы наносили. Ну, сидел он, слушал, думал, а только толку с нашего свидания, мабудь, не вышло и выйти не могло: не все человек, что понимает и хочет, сделать может. Я ему что пытался втолковать? И дороги, и комплексы, и халаты белые у доярок та свинарок, и школы с больницами - то не главное. Хорошо, но не главное. Наши бабы в жизни тех халатов не знали, а хозяйство держали до последнего. Мужик без газа, без трактора и асфальта за свой кусок земли зубами держался. И не у каждого он был жирный, не каждому от пуза хватало. И какие ж села были по нашему краю! Да и вообще по России. Я молодым походил по земле и своей, и чужой- видел и сравнить могу. Всё, хлопчики, уперлось в одно-разъединое словечко, оно и виной всему, и бедой. От него разор по земле нашей. Поперек горла оно кой-кому стало. И слово то - хозяин. Испокон веков мужик на земле хозяином себя чувствовал, а когда не давали ему воли - хирела и скудела наша земля. Вы грамотные, историю учите, книжки читаете - можете и сами это проверить. Чтобы от зари до зари, от темна до темна на земле пахать - на то своя охота нужна. Из-под палки урожай не выбьешь. Я вот помню: пока в деревне, уже в наше, советское время, справедливо, по-ленински, то есть человечно, к мужику относились - ого как деревня ожила. За два-три года из такого разора поднялась. И можно только гадать, какой бы она стала, если б не такие колхозы. Так нет, кой-кто один захотел хозяином быть- над всей землей, живой и мертвой, повластвовать. А такого быть не должно. Вот сейчас с утра до ночи только и слыхать: перестройка, подряд, самостоятельность. Вроде и правильные слова, а как подумаешь, кто их говорит - только и остается рукой махнуть. Как назначалось раньше начальство и кто туда из кожи собственной, как гадюка выползая, лез, мы знаем и помним. Раз только и заикнулись было: не имеет, мол, значения - партейный человек или беспартейный - главное, чтоб дело любил и знал, чтоб людей за людей считал. Такому, мол, и дорогу, и власть, и силу в руки. Но, видно, круто б большинству из тех, кто сверху, пришлось, если б такой порядок случился - замяли тут же.

- Один древний мудрец задал такой шутливый вопрос: "Отчего на земле поднялся бы самый большой переполох"? - вспомнил Лева.

- Ну и как там дальше? - заинтересовался дед Сашко. - То непростой вопрос.

- Если б все мертвые восстали и потребовали свое добро обратно.

Дед Сашко засмеялся.

- Это ты к месту вспомнил, хлопчик. Не дай бог и сейчас от каждого начальника отчета потребовать! Куда б им и тикать пришлось - не придумаю. Года ж на нашей шее беззаботно прожили, а сколько среди них дураков та бессовестных - то, наверное, только в России возможно...

- А Лешка уснул-таки, - тихонько сказал Лева. Алеша, привалясь боком к дереву, обхватив руками колени и положив на них голову, сладко посапывал под негромкий разговор.

- Нехай поспит, - не сразу откликнулся дед Сашко. - Может, и ты тоже приляжешь?

- Нет, нет, я не хочу, - запротестовал Лева так искренно, что дед сразу поверил и благодарно улыбнулся ему.

Он опять заговорил о том, что, видно, не давало ему покоя, о чем немало думал раньше; благо, и слушатель нашелся не равнодушный, главное же - ему такой разговор мог пойти на пользу.

- Мы уже свое, считай, отжили, ваша очередь настает. Хошь не хошь, а землю и страну на вас оставляем. Вот вас четверо, Тимка пока не в счет, хотя его судьбу угадать тоже можно: несчастный, хоть и башковитый мужичок вырастет. С самого малу, еще от огудины не оторвался, а уже - я сам! Хорошо, если такое дело в руки попадет, что и в самом деле его сам делать будет, а ежели под началом такого шалопута, как наш Минька? Каторга, а не жизнь. Минька - тот как рыбный пузырь, на любой луже сверху плавает; счастливый для одного характер. А рядом с ним ой кому-то достанется вековать. Потом - Костя. Вот он ночь не спит, не присел ни разу, а ведь не жадный, с себя при нужде последнее отдаст, знаю. Но такая закваска в него с самого начала попала - тут ни хвалить, ни завидовать, одно и остается- радоваться. Мужик растет нашенский, этот с земли последним, подневольно разве что тронется. Вот и сейчас работает не от жадности, говорю, но потому, что ответственность за дело на себя взял. Его пчелы, ему доверены - ему и отвечать.

Монотонный, чуть глуховатый голос деда убаюкал и Леву: он с трудом сдерживал зевоту, глаза слипались, голова клонилась. Хорошо Алешке - уснул и взятки гладки. И все-таки он, пересиливая дрему, слушал внимательно, понимал, что совсем не от скуки завел этот разговор дед Сашко.

- А мы какие, дедушка? - спросил он тихо, чтобы друга не разбудить.

- Да вас-то я не знаю, тут и впросак попасть можно.

- А все-таки?

- Ну-у... раз настаиваешь, - дед Сашко закурил, оценивающе взглянул на Леву. - Э-э, да у тебя тоже глаза посоловели. Бери-ка ты своего друга и качайте в будку. На топчане места хватит, кожухом укроетесь. Будем считать, что боевое крещение вы приняли, выдержали его успешно. Как говорили нам когда-то командиры: благодарю за службу!

предыдущая главасодержаниеследующая глава

















Яндекс.Метрика
Рейтинг@Mail.ru

Хаустова Наталья разработка оформления

При копировании материалов проекта обязательно ставить активную ссылку на страницу источник:

http://paseka.su/ 'Paseka.su: Всё о пчеловодстве'



Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь